Редакция: подготовка рассылки
SkyFi
<h1>НЕВЫСКАЗАННЫЕ СЛОВА</h1> <h2>Годовщине победы под Сталинградом посвящается</h2> <br> <p>Alex Rock [<a href=mailto:AlexRock1@yahoo.com>AlexRock1@yahoo.com</a>]<br> </p> <p><font><b><i>!!! Рассказ содержит ненормативную лексику</i></b></font></p> <p> </p> <p>Глава 1.</p> <p>Голова трещала нещадно, а шум проезжающих мимо троллейбусов и рев грузовиков вызывали тошноту и желание выплеснуть на пол всю мерзость, бултыхающуюся в желудке. На фоне жесточайшего похмелья остальные болячки чуть отступили, но ломота в печени, паху и совсем ненужная боль в заднице не обещали хорошего начала дня, и содержимое карманов тоже не располагало к утреннему оптимизму. В "доме", где он жил, кофе по утрам не подавали. Но что на первый взгляд было странно - геморрой, его нетленный уголек в жопе, беспокоил обычно ненадолго после оправки, но последний раз он справлял нужду дня два назад. Иван посмотрел на храпящего в обнимку с Жанкой Максима. Эта сволочь даже в обколотом виде ухитрялась улыбаться своим снам, будто глумясь над окружающими. Котофеевич со злости пнул наркомана в пах своим дырявым кедом, но тот и не пошелохнулся. "Ничего, проснется и запоет", - позлорадствовал Иван. Так, бывает, выпьешь лишку - полезай на шишку. В насмешку на полу лениво перекатывалась бутылка "Царицынской", и Котофеич поднял ее, надеясь выдоить хоть каплю. Но вместо ожидаемого из горлышка запаха водки, в нос ударил аромат собственного дерьма. Захотелося напитку - сунут в задницу бутылку. Такого с ним пока не проделывали. Он оглянулся на спящую парочку. Им явно было неплохо. Не зная уж как им досадить, но просто помочился на них. Впрочем - не так все и плохо, а для бомжа лучше и не придумать. У Ивана Тимофеевича Денисова была крыша над головой, хоть и подвала, тепло и водопровод круглый год, замок на подвальной решетке от непрошеных гостей и пара жильцев - "торчков" с хорошим чувством юмора. Жилая площадь превосходила его бывшую четырехкомнатную на улице Мира, а пронизывающие подвал трубы канализации своим видом и гудением оживляли детскую мечту стать космонавтом или моряком. Постоянная чесотка от обитающих в лобке паразитов не донимала так, как раньше, просто небольшой эффект присутствия. У него не было вшей до своих уважаемых "соседей", но эти выродки любили поразвлечься во время его пьяного отруба. Народ за десять лет перестройки окончательно потерял совесть. Сомнительно, что он смог бы их прогнать. Когда тебе семьдесят пять, сила не на твоей стороне, да и относишься к молодежи относишься как к собственным детям. Не все, конечно, дети спрашивают: "Папа, позволь почесать твой гудок, как нажрешься", - но эти хоть пузырек приносят и харчами подсобят. Если одной ногой на том свете, нужно оставить любое приятное воспоминание о себе. У самого Ивана воспоминаний осталось немного - один висящий в укромном углу праздничный пиджак с наградами. Всего с двумя - "За Отвагу" и юбилейная "За оборону Сталинграда". 9 Мая каждого года он его одевал поверх грязных штанов и кедов и ехал на Мамаев Курган поесть и попить бесплатно, иногда получить цветы в подарок и просто побыть человеком. Раз в год поделиться о пережитом с однополчанами, до сих пор не ведающих в каком он стал скотском состоянии, сколько ему приходится выливать на себя дешевого "Шипра", дабы окружающие не задохнулись от жуткой вони его грязных брюк и исподнего. 55 лет назад он мог много раз за день отдать концы, но сейчас хозяева жизни ему даруют не более пустой пивной бутылки. За сутки их выходило не более тридцати, но это в праздники и на набережной. А на пять бутылок в день даже бомжу протянуть тяжко. Полбулки хлеба и ни хрена больше. Самая дешевая водочка тянет на все семнадцать. Спасибо Максим иногда выручает, да перед домом помойка есть. Когда живот от голода прилипает к спине, приходится харчеваться там. Однажды ободранный, грязный, и голодный, как сам дед, кот, не захотел делиться недоеденной консервой "Вискаса" и с неописуемой злобой куснул полезшего в отбросы бомжа, Тимофеевич, недолго думая, пристукнул негодяя, и сварил в подвале суп из вонючей, помоечной кошатины и остатков обеда бедного животного. Так он стал Котофеичем. Казнь и свежевание несчастного случайно подглядела бедная старушонка, кормящая голубей, и при виде такого изуверства ее стукнул паралич. С тех пор бабки, пасущие во дворе своих любимцев, при виде Котофеича, хватались за кирпичи и подобострастно прижимали братьев своих меньших к собственной морщинистой груди, и все же деду повезло стянуть моську, похожую мордой и характером на свою хозяйку старуху, и пушистого пуделя у маленькой девочки, тут же свернув ему шею. Через неделю спятившую девочку отправили в психбольницу, куда каждый месяц, уступая ее настоятельным просьбам, мама приносила ей маленького щеночка. Девочка сначала играла с ними, потом душила, как Котофеич, и впоследствии щенки стали плюшевыми. Разгневанный папа, услышав полубезнадежный приговор врачей, надыбал канистру бензина, выследил бомжа, и долго с понятной целью гонялся по двору за дедом, загнав все-таки его в подвал. Он огрел "преступника" баком по башке, облил бензином, и медленно, желая продлить удовольствие, потянулся за зажигалкой, но тут Максим, заплакав от горя возможной утраты, бухнулся ему со слезами в ноги, и Жанна сбегала куда-то и вернулась с праздничным пиджаком Ивана. Когда до едва владеющего собой от ненависти отца дошло, что этот старый выблядок и уебище защищал Сталинград, то просто заплакал от бессилия. Дед был прощен и спасен, но вид имел жалкий. От него исходили миазмы немытого бесплатного туалета на автозаправке, по бороде стекал бензин, смывая умирающих вшей, а большое родимое пятно на левой щеке набухло и покраснело. Кеды без шнурков с торчащими наружу пальцами хлюпали, оставляя следы, но из глаз текли слезы благодарности. Котофеич всегда вспоминал этот случай, когда ему хотелось убить этих подонков, в очередной раз надругавшихся над ним. Он умел прощать всех, но только не "новых русских". Окружающие его люди боролись за выживание, а эти скоты не знали куда девать деньги. Иногда в оправдание он себе внушал, что не просто доживает последние годы, а хочет спасти мир хоть от одного гада. Со временем мысль прочно обосновалась в его голове, и сладкие грезы мести стали искать выхода. Пять лет назад он был вполне "нормальным" человеком в глазах общества. Одинокий человек с четырехкомнатной квартирой в центре города, со стабильной пенсией мог позволить себе многое, но решил тогда Тимофеевич перед смертью разбогатеть. Заложил он свою хату, и отнес деньги в МММ, а сам снял крохотную комнатушку у одинокой бабки. По его расчетам, через полтора года денег хватило бы на жилье в Германии. По прошествии нескольких месяцев вклад его удвоился, и он уже предвкушал шикарную машину и кругосветные круизы, солидную одежду и лекарства от "Enrich", радуясь, что золотую осень своей жизни он проживет как белый человек, но нежданно-негаданно тройной мужской сортир накрылся жирной мандой. Бабка вышвырнула его на улицу, а на остатки денег Иван пошел в загул. По мере уменьшения его благосостояния и спуска вниз по социальной лестнице прежние его друзья и знакомые отворачивались от него, и им на смену приходили не менее достойные личности - дети инвалиды, умственно отсталые и алкаши. В один прекрасный денег последние сбережения кончились и ему пришлось просить подаяние у входа в Центральный универмаг. Сейчас же возникли местные бомжи и отлупили его как следует. Но горше всех побоев было ощущение себя одним из таких же опустившихся людей. В окнах его бывшей квартиры по вечерам так мило горел свет, из - под своей входной двери, куда он приходил иногда поплакать, доносились вкусные запахи и детские голоса, но дом, в котором он прожил более двадцати лет, становился ему чужим. Теперь у него нет никого и ничего. Только картонки на привокзальной площади и подвалы. За подвалы шли яростные драки, заканчивающие поножовщиной, и матерящимися милиционерами, собирающими по утрам трупы. Но потом Иван вспомнил о таком вкусненьком, уютном подвале в одном из старых домов на Красном, где раньше жил его знакомый. Тот уже давно переселился на кладбище, но ведь подвалы были, есть, и останутся. Дождавшись поздней ночи, и когда с лавочки ушла тусующаяся кодла малолеток-идиотов, коих хватает во всяком дворе и носящих, как он заметил, зимой и летом одни и те же дырявые кроссовки, и их не менее прекрасных спутниц, предпочитающих учебе и рукоделию минет за четвертак у усталой, грязой и вечно недовольной шоферни, Тимофеевич аккуратно вскрыл загнутой проволокой нехитрый замок на решетчатой двери, столкнул с краю лестницы вниз горы полусгнивших ящиков и мусора, повесил собственный замок, и спустившись вниз, воссоздал для маскировки у входа прежний беспорядок. Даже при свете спичек стало понятно - место свободно. Единственными жильцами были крысы да пауки. Здесь он дома. Днем он обшарил все близлежащие помойки, нашел их пригодными для пищи. Конкурентов не увидел и слава богу. И вообще, все бы ничего, но как-то днем он совершал обычный обход парка и собирал бутылки, но тут стало ему плохо. Просто у него устало сердце. Оно словно просило его: "Дай, пожалуйста, передохнуть. Хоть на часок, я так устало". Деревья закружились перед Иваном, и он упал замертво. Какая-то сердобольная мамаша с толстым пацаненком заботливо отстранила отпрыска от лежащей кучи тряпья:</p> <p>-Это кака... Бомж дохлый... Вот заразишься и...</p> <p>Дальше у ней слов не нашлось, вероятно из-за богатства ее речи и избытка интеллекта. Сколько Котофеич провалялся, неизвестно. Но парочка наркоманов, гуляющая неподалеку, потехи ради привела старика в чувство.</p> <p>-Давай дружить, старик, - сказал Максим хихикая, и ему вторила подружка. Они кое-как дотащили деда до подвала, и отпоили водкой.</p> <p>-Теперь мы семья, диду,- Котофеича злило, что тот всегда ржал. Но он-таки задался вопросом - почему жалкое отребье ему помогло, а почтенная мать семейства охотно добила бы его кирпичом.</p> <p>-Куда ж от вас денешься,- проворчал старик. На том и поладили.</p> <p> </p> <p>Глава 2.</p> <p>Прохладный, свежий ветер мягко, но упрямо доносил осеннюю свежесть на смену дикой жаре, и первые пожелтевшие листочки посыпались на землю, устлав ее пестрым ковром, а ночные заморозки настоятельно требовали искать другое место для ночлега, нежели траву или картонный ящик. Обитатели парка на набережной старались отогреваться за день, но тепла хватало не на долго - с наступлением ночи одни, ложась спать, натягивали несколько картонок на свое изможденное тело, другие втискивались под стоящие на сваях вагончики строителей, третьи занимали очередь в благотворительную ночлежку. Некоторые просились переночевать в местной церквушке, но попы отказывали, предлагая уповать на господа нашего, что вызывало лишь брань и новые слезы. Отчаявшиеся отбирали последнее у своих товарищей по несчастью и бежали за водкой к ближайшему ларьку - их пробуждение наутро будет очередным продолжением кошмара. Изредка приезжали богатые господа, предлагающие работу за гроши, впоследствии испаряющиеся вместе с нанятыми людьми черт знает куда. Котофеич справлял третий месяц Новой Жизни по Новому Завету и хотел хоть как то поднять свое благосостояние, в очередной раз не утерпел и дал уговорить себя здоровому лысому дяде, представившемуся как Витек. Десятку за ночь - это неплохо. Шлюхи и те получают двадцать пять, но они обычно помоложе и работают известно чем. А здесь - огород перекопать. Это можно. Без лишних слов Иван забрался в "Чероки", чувствуя себя куском дерьма на велюровой обивке сидений. Джип доставил его за город, куда-то под Гумрак, и остановился возле внушительного на вид коттеджа. Вокруг стояли роскошные иномарки, пугая деда разноголосицей своих стереосистем, возле них ошивались громилы в цепях, приветствовавшие Витька радостным хохотом.</p> <p>-Эх, б..., кого ты привез...</p> <p>-Да, совсем герой, как наш город...</p> <p>-Ты забьешь на х..., сопляка. Ща ты ему вставишь.</p> <p>Котофеичу стало слегка не по себе, когда пара ребят, молчавших, и рангом пониже не побрезговали взять его под руки, и не морща нос, повести в дом. Дальше все случилось быстро - его спустили в хорошо освещенный подвал и сбросили в очень широкую яму, обитую красной кожей. Сверху ярко горел свет и доносились радостные крики; подняв глаза, Котофеич подумал, что он находится на арене цирка, а вокруг сидит толпа ликующих зрителей. Были и "крутые", и интеллигентно одетые господа, и их телки, разряженные как светские дамы в фильмах. Напортив стоял небрежно одетый паренек, явно из того же сословия, что и Котофеич, лет пятнадцати. Оба непонимающе смотрели друг на друга, но до старика стало доходить понемногу.</p> <p>-Я приехал двор убирать... Эй... Эй...- он замахал руками, прося внимания.</p> <p>Зрители ответили взрывом хохота.</p> <p>-Мы будем от тебя двор убирать! - Заржал Витек, - дать им оружие!</p> <p>Сверху кинули обоим столовые ножи и вилки.</p> <p>-Отсюда выйдет один из вас. Ничья не считается. Вы все бля..., поняли? Последняя ставка - полтора к одному на пиздюка. Начали!</p> <p>Раздумывать было некогда. Котофеич взял в левую руку нож, и выставил его, как щит, лезвием вперед. Вилку он держал у правого бока, готовя разящий удар. На мгновение он вспомнил свою квартиру и прежнюю жизнь и чуть было не поплатился - паренек с завидной скоростью чиркнул ножом у горла деда. Зрители ахнули, но пацан не рассчитал на пару сантиметров. Иван умудрился-таки на излете руки зацепить ее ножом. Толпа завопила от восторга.</p> <p>-Дед! Ты воевал! Устрой ему Сталинград!</p> <p>Это магическое слово будто вдохнуло новую жизнь в жилы деда. На секунду он вспомнил первого убитого фашиста, его звериный оскал и судороги умирающего тела на штыке. Паренек атаковал вилкой, целя Котофеичу в глаза. Дед вовремя защитился ножом, попав ему лезвием по ладони. Пацан отпрыгнул, зажимая левую руку. Толпа замерла.</p> <p>-Давай, добей его!</p> <p>Котофеич смущенно улыбнулся и сказал:</p> <p>-Все. Я победил.</p> <p>Он подошел к пареньку и дал ему руку.</p> <p>-Дед, дурак, не подходи... </p> <p>Его противник резко пнул деда ногой в пах, и когда тот согнулся, ударил затупленным лезвием столового ножа в спину. Стало ясно, зачем участникам понадобились столовые ножи и вилки. С настоящими ножами все кончилось бы слишком быстро. Котофеич заскулил и отпрыгнул к стене настолько резво, насколько позволял возраст, вытягивая вперед свои орудия убийства для обороны. До него, наконец, дошло, что он сдохнет, как собака, если не будет драться до последнего. Боль в спине отступила, когда к Ивану пришла ярость, как на немца, убившего... Но думать больше некогда. Злость и адреналин вдохнули на несколько минут молодость в это никчемное, полудохлое тело. Перед ним стоял просто пиздюк-беспризорник, а он был сержант, прошедший до Берлина. И бросившегося в безрассудную атаку мальца ждал удар ботинка в колено. Он отпрыгнул на здоровой ноге, но недалеко - Иван наклонил корпус вперед и бросился на паренька, якобы пытаясь ударить головой. Противник отступил еще, но недостаточно быстро - бывший воин, не поднимая тело, прыгнул вперед, держа на вытянутых руках вилку и нож и упав на брюхо. Было больно, но пацану было еще больнее - в его животе торчала вилка. Публика чуть не рехнулась от восторга.</p> <p>-Кончай его, кончай, еб... твой рот!</p> <p>Мальчик, которому по возрасту следовало учиться в восьмом классе, стремительно прощался с жизнью - сидящий на нем старик перепиливал ему горло тупым ножом, ковыряя им хрящи и сухожилия, кромсая вены. Скоро все кончилось.</p> <p>-Кидайте деду веревку.</p> <p>Котофеич, тяжело дыша, бросил окровавленные вилку и нож и вцепился за канат, но поднялся на метр и стал сползать. Сил не оставалось. Витек орал не него:</p> <p>-Шевелись, скотина, давай, давай... Вот тебе деньги! - Он махал стольником, стоя на краю ямы.</p> <p>Котофеич еще чуть подтянулся и грохнулся на пол арены. И судьба преподнесла ему еще испытание: возле самого уха раздались грозные рычание и лай. Дед проворно вскочил и вовремя - в метре от него стоял бультерьер и смотрел на него красными поросячьими глазками. Без всякого разбега, собака прыгнула деду в грудь, но получила удар рукой в живот и отлетела в сторону. Иван быстро поднял вилку, и на второй такой же бросок ответил ударом в брюхо. Зубцы полностью вонзились в тело. Собака взвизгнула и так и осталась лежать на полу, дергая лапами. Спустили, наконец, садовую лестницу. Со всех сторон спятившие от шоу зрители предлагали Витьку заключить с дедом контракт. Тот торжественно вручил ему две сотни.</p> <p>-Дед, мы с тобой обогатимся... Слышь, как тебя зовут?</p> <p>-Иван... Я подумаю... Отвези меня обратно.</p> <p>-Вань... Оставайся у меня... Мы тебе бабку найдем...- он глупо хохотнул.</p> <p>Котофеич еле отмазался. И под утро, сидя в любимом парке на лавочке, любуясь Волгой, в кои то веки сытый, попивая холодное "Сталинградское", он понял, что лучше ничего нет на свете, чем быть с полным брюхом, пьяным и довольным хоть на пять минут. Нет ничего красивее родной реки и белых трамвайчиков, стремительных "Ракет" и ухоженных деревьев, обстриженных под большие зеленые шары. Но крови больше не будет. А довольные ее видом новые хозяева жизни, их звериная радость и свинячий восторг - что ж, придется пока стерпеть. Всему свое время. За свою жизнь он осушил не одну сотню литров, но его ладони не тряслись никогда. Он полз всю войну на брюхе, но никогда не поднял руки вверх. Не сдастся он и сейчас. Из утренних разговоров он узнал о Витьке чуть побольше. На глаза ему лучше не попадаться. И вообще не мешает поискать жилье. Он поднялся и с недопитой бутылкой поехал троллейбусом на Красный - к таким, как он, контроллеры не пристают.</p> <p> </p> <p>Глава 3.</p> <p>Марина была девушкой с претензиями - крутость из нее так и лезла. Каждый раз, после бурно проведенной ночи, она не хотела ехать домой на такси, а требовала возить ее лично. И сейчас она, не получив обещанной ранее норковой шубки, надула губки и прикрыла свитером ноги, хотя обычно так не делала. Витька это злило.</p> <p>-Зарой свои панты и не дуйся. Возомнила, мать твою, о себе. У тебя всего две ноги - и те разные.</p> <p>Она не реагировала и продолжала злиться.</p> <p>-Смотри на дорогу лучше. Ты сколько потратил вчера на жену?</p> <p>-Только не трогай мою жену, ладно? Таких, как ты я, за полтинник найду получше.</p> <p>Она взлохматила свои крашенные волосы и полуобернулась, но решила промолчать.</p> <p>Витек же всей своей массой откинулся в кресле машины. Оно жалобно затрещало. Марина побаивалась его мощи и физической силы, особенно когда он поворачивал огромную бритую голову и смотрел ей в глаза. Одной рукой он мог спокойно ее придушить. Сильно злить его не следовало. Набычившись, он сосредоточился на дороге.</p> <p>"Грандчероки" повернул с первой продольной на проспект Металлургов, и на второй передаче начал быстро преодолевать подъем, и тут Витек увидел какого-то дурня, стоящего посреди дороги, держащего в руке бутылку. "Какой-то пьяница, наверное". Он посигналил, но алкаш, одетый во все лучшее с помойки, не отступил не на шаг. И когда осталось метров пять, и сворачивать стало поздно, громила дернул за ручник, но полностью остановиться не успел. Бутылка полетела прямо в машину, и разбив ветровое стекло, угодила Марине в голову. В салоне сильно запахло горючим. Витек выдернул ключи и выскочил из "Чероки", едва он остановился. Метрах в трех от него на земле корчился бомж, он держался за бок, вопил и скреб ногами асфальт. Возле места происшествия остановилась "скорая". Пожилой усатый врач отправился в кабину джипа, посмотрел в окно и затем взглянул на Витька. Вид его был смущенный и по-детски немного виноватый. Витек подошел к машине сам, морщась от запаха, осмотрел салон. К заднему сидению прилипла густая, черная кровь и кусочки мозга вместе с костями. Тело Марины еще продолжало биться в судорогах, оно открывало рот и издавало странные звуки. Вся затылочная часть черепа вместе с его содержимым оказалась в салоне, хотя на лбу было просто красное пятно. Так какого хрена спереди все цело?</p> <p>-Ну и дерьмо...-размышлял Витек над головоломкой, но сильно огорчаться не стал. Она все равно ему надоела, а к виду крови он привык. Главное, у этого психа в бутылке оказался херовый бензин, и тачка не взорвалась. И хорошо, что сидения кожаные, джип постоит, конечно в минтовке, но потом отгонит его на мойку. Вот уж те скривят рожи... Он чуть не заржал в лицо подходящему к нему милиционеру.</p> <p> </p> <p>Глава 4.</p> <p>Двадцать девять - не возраст для юриста и для женщины. Елена Синицына смотрелась лет на пять моложе - маленькая брюнеточка с хорошей фигуркой и ослепительной улыбкой.</p> <p>Сзади ее еще долго будут путать с девочкой, и чего ей, по всеобщему мнению друзей, недостает, так это куклы и бантика в густых волосах. Она, немного хмурясь, расплачивалась за заказ в небольшой компьютерной фирме "Black Hand", где ей вручили компакт-диск, и она, перекинувшись парой слов с директором, отправилась домой, предвкушая удовольствие. Дел на сегодня было много - заехать в контору для встречи с клиентом, обойти рынок и выкроить пару часов перед сном на просмотр киноархива бабки - вернее не бабки, а ее сестры. Она погибла под Сталинградом, когда ей было лет двадцать, работая кинорепортером, снимая и редактируя ролики о передовой для поднятия боевого духа солдат. Год назад Елене позволили забрать ленты из архива ФСБ, которые хранились, никем не просмотренные, уже 55 лет. Годы сказались на материалах - пленки коробились, рассыпались чуть ли не в руках, эмульсия и непонятная краска отслаивались и серым порошком покрывали дно коробок. В "Black Hand" офонарели, узнав, что возятся с едва ли не первым цветным материалом в стране и предложили продать эксклюзивное право на пленки за три штуки баксов, или заплатить столько же за реставрацию и оцифровку. "Разве это деньги",- усмехнулась Леночка, гладя CD. Полчаса видео - 45 тысяч кадров, а кое-где и со звуком. Фээсбэшники не потрудились восстановить бесценные материалы - и черт с ними. Лена прикинула, сколько можно на этом заработать, и розовые замки мешали ей сосредоточиться в разговоре с клиентом, которого чуть не пришил бомж. Забавно. По сути вопроса ей предстояло выступить в роли представителя интересов этого громилы, рассматривающего ее с нездоровым любопытством. Одутловатые, по-поросячьи маленькие глазки откровенно раздевали ее, пожирали взглядом так, что в ней поднималась ярость. "Успокойся. Это клиент. Он платит деньги и немалые". Но получалось с трудом. По ходу дела девушке становилось жалко старого бомжа, не завершившего начатое. На нем висело обвинение в предумышленном убийстве, нанесении физического и морального ущерба, ДТП и т. д. и т. п.</p> <p>-Короче так,- прогнусавил Витек, узнай, было ли у этого придурка жилье, и как оно уплыло от него. Можно ли получить его обратно. А я его сдыхаю. Я предъявлю иск на сто лимонов, а мать шлюхи - на двести. Она, тут, по ходу, стукнулась - за нее и двадцать пять штук много.</p> <p>Лена поняла, что двадцать пять штук - усредненная сумма автомомента на дороге в черте города. Ее передернуло, и дальше она слушала в пол-уха. Гонорар в пять миллионов ее не прельщал, зная какой работой ей придется заниматься. Она поднялась, давая понять об окончании аудиенции и она решила посмотреть на "героя" и отправилась в СИЗО.</p> <p>В комнате свиданий слышалась разноголосица - стук пишущей машинки и визг допотопного принтера за стеной, легкий гул голосов, а что еще она ожидала встретить в казенном доме? Здесь не тратились на мебель и краску, но решетка на окне выглядела внушительно. В этом помещении решилась не одна судьба и немытые стены словно впитали в себя мольбы о помощи, проклятия, рухнувшие надежды, отчаяние невинно осужденных. Наконец, двое милиционеров, морщась от отвращения, внесли, волоча под руки, упирающегося старика и матерящего их, как грузчик. Несмотря на жалость, Лена не смогла удержать от сравнения Ивана с помойкой. Бог знает, что проделывали с ним в камере и на допросах. Взглянув на его обветренное лицо, громадное родимое пятно на щеке, толстые морщинистые пальцы, она сравнила его с теперешней Россией, забитой, немощной, опутанной стальной паутиной Мафии и Правительства. Этот человек попытался бороться, чтобы выжить, но государственный механизм нынешней страны, отобравший у него все, теперь мог отнять самое дорогое - жизнь. В каком-нибудь захолустном Батайске, года через два, его приведут в темную комнату без окон, где горит висящая на проводе тусклая запыленная лампа, вывернут руки до затылка и нагнут над ванной с азотной кислотой. Зачитают, если он забыл, приговор и прострелят голову, а чтоб не изгадил пол - сразу опустят в раствор. Все растворится без остатка, откроют клапан и здравствуй... свобода ли? Небытие? А если от выстрела в голову умирают не сразу? Вряд ли кто может ответить на такой вопрос. Не в силах сдержаться от слез, Леночка быстро поднялась и упорхнула за дверь.</p> <p>-Бля... Хреново стало, - заржали бравые сержанты, - слышь, ты, падаль? - Они обратились к Котофеичу - ты воняешь так, что адвокат обделалась. Котофеич, занятый своими мыслями, их не слышал.</p> <p>Придя в свою квартиру и покормив сына, Леночка засела за компьютер, запустила MPEG-овский файл, устроилась поудобнее в кресле. Нервное напряжение дня потихоньку спадало, а события на экране монитора просто заставили забыть, что на дворе девяносто восьмой, а не сорок второй. Звука сначала не было, но картинка выглядела неплохо. На экране возникла вереница людей, зданий, образов, давно ставших историей. Канувшие в лету призраки прошлого великой страны. Елена не видела печальных лиц - солдаты, улыбаясь, шли в бой, браво маршируя. Перед ней был восставший из небытия, не разрушенный еще Сталинград, город-фантом, чье имя сейчас находилось едва ли не под запретом, от одного звука которого трепетал мир. Она знала, что практически первая, из живущих сейчас, побывала в прошлом, и заглянула в самое сердце мертвого, но непокоренного города. Давно не было этих улиц, домов и сквериков, но старые призраки оживали, и Елена понимала, что она здесь была. В своих снах она часто видела неизвестные ей места, и ей стало ясно, что сон не всегда бывает сном, а время не всегда течет вперед. Душа человека вечна, и душа города тоже. И непонятные слезы по утрам после таких снов, и странная тоска по чему - то неизвестному, неудерживаемуму в памяти, все время ускользающему, для девушки переставали быть загадкой. Программисты на совесть отработали свои деньги - качество цветной картинки было на уровне телевизионного. Кое-где появлялся звук - непонятные шумы тоненькой намагниченной проволоки обработали с 64-х кратной передискретизацией, и комнату наполнили возгласы людей из толпы, мелодия Варшавянки, топот сотен сапогов на старой набережной. Прекрасные, белоснежные улицы, не изгаженные ларьками, желтеющие, окутанные осенью деревья, речной трамвайчик, настырно гребущий колесами на ту сторону Волги, Елена словно почувствовала маленькой девочкой с плюшевым мишкой, которой что-то говорит мама, девочкой, бегущей прокатиться на руках у солдат.</p> <p>Вот бойцы на передовой, они курят пока еще сигареты, а не махорку, чисто выбритые, они с шутками роют окопы, нет ни крови, ни стрельбы, ни взрывов. Оператор часто акцентировал камеру на лица - бойцов ли, медсестер, ворчливых кухарок, крестящихся старушек, и одно лицо показалось Лене знакомым - она вернулась на несколько секунд назад, импортировала кадр в графический файл. Еще до запуска программы обработки фотоизображений по ее коже пробежали мурашки. Она знала, что увидит, но сомневалась до последнего момента и довела свою работу до конца, сделав картинку более резкой. Прейдя в полноэкранный режим, она не смогла удержаться от крика. Время неузнаваемо исказило черты лица, но не погасило холодный блеск голубых глаз, и не стерло родимое пятно на левой щеке.</p> <p> </p> <p>Глава 5.</p> <p>Сталинград, поздняя осень 1942г.</p> <p>Город горел. Тысячи пожаров - больших ли, мелких отравляли воздух, размягчали асфальт и не было живого места на улицах и стенах домов. Опасность носилась повсюду - то сокрушая плоть и бетон взрывом фугаса или бомбы, то маленькими фонтанчиками пыли на мостовой. Облик города растворялся в руинах и кровь смешивалась с водой реки. С неба, или из-под земли на Сталинград опустился ад, и смерть справляла свой кровавый пир, наполняя воздух запахом разложения и гнили. Мертвых не хоронил никто - и русские, и немцы плотнее прижимались к холодной земле, к стенам, к любому дереву, ко всему, что дает хотя бы видимость защиты. Царила страшная неразбериха - отдавалась куча противоречащих приказов, которые никто не выполнял, радиоэфир переполнился и ничего разобрать не было возможно - к матерным голосам советских офицеров примешивалась лающая немецкая речь и помехи. Люди, очумевшие от недостатка продовольствия и воды, без стеснения обирали трупы в поисках трофеев, и нередко слышались песни солдат, налакавшихся шнапса на голодный желудок. Хрупкое равновесие сил иногда нарушалось криками фанатиков-офицеров: "Вперед, за Сталина!" или "Хайль Гитлер!" Бойцы недобро усмехались: "Мабуть, еще сгинуло десяток мужичков". С жизнями людей никто не считался, к войскам эшелонами подходило едва обученное пополнение, и высокие командиры, решая сиюминутные тактические задачи, отдавали распоряжения и люди в считанные минуты покидали этот мир, всего час назад веря, любя и надеясь. Выживали или профессионалы или везунчики. Большая роль отводилась снайперам - они действовали с методичностью машин, отыскивая цели, вычисляя углы склонения и как бы между прочим отправляя в ад очередную душу. Каждый спец был на счету, а Иван Денисов был снайпером от бога. Нередко он не пользовался оптическим прицелом за ненадобностью - он с детства мог попасть белке в глаз из ТОЗовки, а с трехлинейкой он управлялся не хуже. Но сейчас его заботила только Светлана Семенова, корреспондент "Красной Звезды". Лейтенант, похоже, свихнулась совсем. Из двух киноаппаратов она громоздила непонятную дуру, и старалась объяснить ему, деревенской бестолочи, принцип ее работы. </p> <p>-Это же шаг в будущее! - Доказывала она. Ее пухленькие щечки окрасил легкий румянец, а зеленые, такие милые глаза блестели и улыбались. Полноватая для горожанки, в деревне она была бы первой красавицей. Пышный бюст ее грозил порвать гимнастерку журналистки, но талию Иван мог охватить двумя своими ладонями. И как она ухитрялась так выглядеть в этой грязи? Они сидели в комнате киномеханика полуразрушенного кинотеатра, и Иван иногда бросал взгляд в окно, но движения в пределах дальности прямого выстрела не наблюдалось. А самому торчать с винтовкой в окне не хотелось, так как мозги в голове вовсе не были лишними.</p> <p>-Еще в 1937 году Истмен Кодак придумал принцип цветного кино. Вот здесь, - показала она, - находится полупрозрачное зеркало, часть лучей отправляется на одну пленку, часть на другую. А тут, - она опять ткнула пальцем, стоят светофильтры, голубой и пурпурный для каждой пленки. Одна из них будет тонирована в желтый цвет, другая в зеленый. После проявки я наложу их кадр в кадр.</p> <p>-И картина будет размалевана бестолково, - заключил Иван.</p> <p>-Ух, - она устало вздохнула, - увидишь потом сам. Иди ты на фиг.</p> <p>Она приладила камеры на пистолетную рукоять со спуском. Махина весила немало. </p> <p>-Я засниму наши позиции со стороны неприятеля. А потом, - она мечтательно вздохнула, - я пошлю такую пленку товарищу Сталину. А?</p> <p>-Или твои мозги окажутся на улице...</p> <p>-А зачем тут ты, Ваня? - Ее рука легла ему на плечо. Ты же стреляешь, бывает, без оптики?</p> <p>У него участилось дыхание, и он положил небритую щеку ей на ладонь. Светлана легонько его поцеловала. </p> <p>-Медведь. Совсем зарос у себя в берлоге. - Она отстранилась, но подошла сзади и обняла его за плечи. Тело и мягкость ее груди вызывали дрожь в руках. Если так будет дальше, он стрелять не сможет.</p> <p>Он в десятый раз за день разбирал винтовку.</p> <p>-Вроде все работает...</p> <p>Но плохое предчувствие не проходило. Может потому, что она казалась особенно красивой в этот день. Как хотелось отвезти ее к себе домой после войны в Сохатку! Он мог добывать соболя, а она ему - рожать детей. Эти переживания отразились на его лице и что-то заблестело в уголках глаз.</p> <p>-Ты что...дурачок? - Ее глаза широко округлились. Она, возможно, и ожидала увидеть слезы, но порядка ради решила его поругать. Иван порывисто вскочил и сграбастал ее в объятия, но она не позволила долго ими наслаждаться.</p> <p>-Отставить, сержант,- она прошептала ему нежно. - Я вернусь. В городе относительное затишье. Ты ведь убьешь всех, кто косо на меня посмотрит?</p> <p>-Да. Я лучший стрелок в полку. Но я не господь бог...</p> <p>-Отпусти меня. Мне надо идти.</p> <p>-Подожди. Я хотел тебе сказать... - слова застряли в горле, словно ком. Бесчисленное число раз он хотел ей об этом сказать, но мужчина, ходивший с острогой на медведя, боялся слабой женщины.</p> <p>-Потом. - Лейтенант быстро чмокнула его в щеку и побежала к лестнице. - Смотри в оба. - Она последний раз обернулась и весело, вприпрыжку, спустилась вниз. Ее шаги стихли и он занял давно облюбованную щель в северной стене дома. Там была тень в любое время суток. Винтовка лежала под рукой, но никакой опасности он пока не видел, лишь кое-где шевелились умирающие в нейтральной полосе. Светлана короткими перебежками продвигалась по нашей территории, пользуясь любыми складками местности. Иван невольно любовался ее кошачьей грацией. Вдруг ему пришла в голову идея - он приладил прицел к оружию и прильнул к окуляру. Рука легла на спуск, дыхание замерло... Разбить ей камеру? Но выстрела не последовало, и шкодливая улыбка уступила место обеспокоенности. Тем временем Светлана распласталась на спине посреди пустыря, и повернувшись, помахала ему рукой, зная, что он за ней наблюдает, вытащила камеру из сумки, и приставив к лицу, стала медленно ее поворачивать, снимая панораму.</p> <p> </p> <p>Глава 6.</p> <p>Елена остановила просмотр и отправилась из спальни в зал, достала из шкафа бутылку "Сигрэмс", налила немного в бокал, и сделала таинственные пассы рукой, смакуя аромат элитного виски. Продолжение обещало быть интересным, по счетчику оставалось минут десять, не больше. Картинка шла со звуком, и каждый вздох оператора, шуршание одежды по земле, далекие разрывы, стоны и брань шевелящихся раненых смешивались в единый гул войны. Лене стало страшно, будто это она ползла под прицелом снайперов за непонятной целью - порадовать вождя жутким материалом в цвете. Она продолжала просмотр, вглядываясь в панораму из разрушенных зданий, истерзанных тел и горящей техники. С молчаливым укором на нее смотрели лица агонизируюших солдат и наступающая смерть неестественным образом изгибала тела в их последних страшных судорогах. Здесь умирали не как в кино, здесь забывали обо всем, кроме боли, заполнявшей остатки сознания и каждую клеточку тела. Но они умирали, чтобы жила она - Лена. Чтобы жили ее сын и все, кто ей дорог и кто ее окружает. На миг мелькнула мысль, что вместо этой комнаты с красивыми обоями и мебелью она могла влачить свои дни в каменной клетке с решетками на окнах, каменоломне или доме терпимости для немецких офицеров. На боли и мучениях других, совершенно незнакомых ей людей, она заработала свою простую обывательскую жизнь, все силы и способности потратив на саму себя, комфорт в жилье и сытую жратву. Она словно побывала в аду, в аду, страшнее увиденного, в аду собственной ненужности и беспомощности. И она ничем не могла помочь той женщине, когда перед ней выросли немецкие разведчики и раздался треск очередей. Но из пятерых лишь один дошел до Светланы, и безучастный "Киев", сотрясаясь, правдиво передал его яростное лицо, дергающийся "Шмайсер" в руках и треснувшую вдруг голову. Камера опрокинулась на землю, снимая пасмурное небо и опаздывающую перелетную птицу. Минут через пять возникло лицо Ивана, наклонившегося над Светланой. Звук пропал, но картина стала еще ужаснее. Лицо сержанта выражало то смех, то слезы, и глядевший на Лену человек медленно терял рассудок. Опасаясь за свой, она резко выдернула компьютер из сети, и виски оказалось очень кстати. А завтра предстоял ей суд. </p> <p> </p> <p>Глава 7.</p> <p>55 лет каждую ночь Ивану снится один и тот же сон. Он повторял действительность, и Иван всегда знал, чем он закончится, но неумолимо, многие годы проходил этот тяжкий путь. Он был наготове, увидев пятерых гитлеровцев, и стрелял их, будто уток на охоте. Из четырех из них он вышиб мозги секунды за три, не более, но на пятом не сработала пружина досылателя винтовки. Он вручную дослал патрон и выстрелил, но за ту секунду, которую летела пуля, немец успел дать короткую очередь. Иван даже не увидел, как рухнул немец, он бросил оружие, и не обращая внимание на вражеские пули, сломя голову побежал на передовую. За ним, рассыпавшись в цепь и водя стволами автоматов, отправилось его отделение. Светлана была еще жива, и она улыбнулась ему, узнав. Он взял ее на руки, и как можно быстрее побежал в госпиталь. Из раны на груди липкой струей текла кровь и билось пока сердце, выталкивая кровь из тела. Бойцы, не сговариваясь, окружили их плотным кольцом, спасая от пуль. Иван успел передать возлюбленную дежурному врачу, но в комнату для операций его не пустили. Он уселся на землю, обхватив голову руками. Прошел час. Его легонько тряхнула чья-то ладонь и хмурое лицо хирурга выразило легкое сожаление. </p> <p>-Мне можно с ней попрощаться?</p> <p>-Да... Следуйте за мной, сержант.</p> <p>Ивана разбудила возня в камере и ему не пришлось смотреть до конца. Не пришлось обнимать, плача, еще теплое тело, говоря ей запоздалые слова любви, зная, что она их никогда не услышит. </p> <p>-Денисов...На выход!.. - Проорал надзиратель, и поднявшийся возле параши Котофеич отправился навстречу очередному жизненному сюрпризу.</p> <p> </p> <p>Глава 8.</p> <p>Муниципалитет не больно тратился на казенные дома и за ветхим фасадом здания городского суда скрывалось не менее убогое содержимое. Гнилая, покосившаяся мебель со стопками томов вместо ножек, молчаливо и безропотно ожидала скорейшей кончины, грозя обрушиться тоннами ненужной макулатуры на делопроизводительниц, чьи жирные задницы давно не помещались на стулья, между оконными рамами эти достойные дамы напоказ выставляли разлитые по баночкам вонючие щи, каждое утро непрерывно озираясь на них, в ожидании обеда. Для просителей и посетителей особых удобств не предусматривалось, к их услугам предназначались деревянные скамьи в узких коридорах, на их несчастные головы грозились опуститься пауки, вольготно чувствующие себя под потолком. Здесь не записывались в очередь, люди приходили, чтобы сидеть и ждать, и когда таяла последняя надежда, ожидание становилось привычкой. Человека очень легко посадить, но вытащить из тюрьмы в этой прекрасной стране весьма и весьма затруднительно. Но за некоторых людей никто не приходит просить и давать взятки, и такого рода дела заканчиваются быстро, потому что судьи находят выгодный компромисс между статьями Кодекса и финансовыми возможностями подсудимых. Вся страна и те же бомжи живут по законам рынка, и все мало-мальски влиятельные чиновники стараются делать бизнес, а закон и справедливость не ебут здесь ни кого.</p> <p>Котофеичу злобно завидовали многие СИЗОшники. Ему не светил долгий процесс и томительное ожидание приговора. Он отказался от адвоката, положившись, как он сказал, на справедливость судьи, чем вызвал немалое ее облегчение и даже улыбку. </p> <p>-Пора кончать, - сказал он себе, в наручниках отправляясь в зал.</p> <p>Леночка заняла свое привычное место, но боялась смотреть на Ивана. Того немного приодели, отмыли и две медали горделиво сияли на его пиджаке. Девушка горько усмехнулась, понимая неуклюжесть такой защиты, чтобы разжалобить судей, старых заслуг маловато. Котофеич смущенно провел ладонью по скамье подсудимых, взглянул с гневом на Витька и подозрительно на Елену. Еще пока он гражданин, но максимум через час он в лучшем случае станет падлой, а в худшем придется писать прошение о помиловании, которое ему никто не даст. </p> <p>Сначала выступил прокурор, предъявивший обвинение в убийстве при отягчающих обстоятельствах, покушении на убийство и нарушении общественного порядка. Когда Котофеич признал себя виновным по всем пунктам, немногочисленная публика в зале облегченно вздохнула. Она наполовину состояла из начинающих корреспондентов областных газет, наполовину из любителей острых ощущений и долбанутых бездельников, ловящих кайф от вынесения смертного приговора.</p> <p>-У него нет хаты. Не подберешься, - прошептал Витек, - оставь его, поняла? - Сказал он адвокату. Елена ни на что не реагировала. Она полностью ушла в себя, как всегда в минуту испытаний, и мозг заработал с лихорадочной скоростью.</p> <p>Обвинения Ивана об организации Виктором подпольных боев бомжей были встречены в зале взрывом дикого хохота, а когда он показал суду рубец на руке, какой-то придурок, претендующий на остроумие, крикнул ему с галерки:</p> <p>-Не переживай. Скоро твоей раной займутся. Патологоанатомы!..</p> <p>Зал грохнул от смеха. Котофеич махнул рукой и сел. Из его глаз стекали слезы, почти не заметные на морщинистых щеках. Леночка собралась с духом, когда смолк зал, повинуясь колокольчику судьи. Маленькая девушка поднялась и ее черные глаза метали молнии и хрупкая фигурка почему-то вызывала страх.</p> <p>-Я начну с вашего позволения, - судья кивнула головой, - хотя и так тут все ясно. На этого человека стоит взглянуть. - Здесь публика и даже охранники обрадовано заелозили на стульях, ожидая продолжение спектакля.</p> <p>-Перед вами убийца. Он убил слабую, беспомощную женщину, и не ему судить, каким она способом зарабатывала себе на хлеб.</p> <p>Котофеич слушал эти жестокие, но справедливые слова, и каждое из них обжигало ему сердце. Он немым взглядом просил помощи у гневного адвоката и его голубые глаза встретились с ее черными и не увидели в них злобы, а какую-то горечь и отчасти сострадание. Да, такими, как он, пугают детей, он ходячий палисадник заразы, помоечник, котоубивец и прочее и прочее. Он выставлялся на потеху залу, ревевшему от восторга. Молодой репортер, что-то говоря, показывал на него пальцем молоденькой особе, неодобрительно фыркающей себе под нос, как кошка на дохлого таракана. Отставной полковник неотрывно читал "СПИДинфо", время от времени поднимая глаза от газеты, когда публика особенно заходилась от веселья. Несколько молодых, хорошо одетых парней с наглыми рожами, ржали, казалось уже без повода. Будь сейчас Ивану 25 лет, переломал бы кости молокососам. Он промаялся в СИЗО, одна половина обитателей которого блевала от отвращения при виде его, другая во что бы то ни стало хотела записаться к нему в проктологи. Теперь же молодая девушка тащит его сквозь строй прямо в камеру смертников. </p> <p>-Но если задаться вопросом - почему он стал этим пугалом? Ветеран войны, ветеран Сталинградской битвы, человек, штурмовавший Берлин, почетный изобретатель СССР, ударник труда, на что он в жизни заработал? МММ проглотил заложенную квартиру, фирма-страховщик вклада обанкротилась в тот же день, ни детей, ни родственников...</p> <p>-Да, - заметила она с сарказмом, - не нужно играть с государством в азартные игры. Он всю жизнь слушал, - покупайте облигации, сдавайте деньги в такой-то фонд и работайте, работайте, работайте... Сначала на Сталина, потом на Хрущева и Брежнева. И на склоне лет Мавроди и им подобные отобрали у него все.</p> <p>-Как все же изменилось общество - лет десять назад никто не прошел бы мимо голодного, бездомного человека.</p> <p>Зал, смущенный отповедью, начал потихоньку стихать, кроме нескольких молодых ублюдков, продолжающих ржать. Им, вероятно, было по фигу, что слушать. "Психопаты", - рассудила Леночка и продолжила:</p> <p>-Господин прокурор, полгода назад вы сообщали и найденном трупе молодого человека со страшной раной в области шеи? Теперь Вам уже не до смеха? Вы сказали тогда - еще одного бомжонка пришили. Скажите, Вы с ним в доле? - Она кивнула головой в сторону своего клиента.</p> <p>-Вы много себе позволяете, - старый еврей затрясшимися руками вскинул очки на огромном носу, и хотел продолжить, но остановить адвоката было невозможно.</p> <p>-Свиньи... Свиньи, вы хотите убить человека, сделавшего все, чтоб ваши рожи всегда лоснились и выглядели довольными. Чиновники-паразиты, выпившие из народа весь жир, нагулянный им за 75 лет и без того скотской жизни. Сделавшие из людей обезьян, мечтающих каждый день вернуться с дешевой работы, и сесть в своей крохотной клетке перед телевизором и нажраться до отключки за сериалами. По-вашему, он даже не заслуживает чести быть похороненным по-христиански, а замученного вами человека ждет теплая уютная ванна с кислотой. </p> <p>-Поплаваешь, скотина, - радостно донеслось из задних рядов.</p> <p>-Вот такие люди, - Лена театрально развернулась и жестом руки показала в сторону задних рядов, - должны бы занять его место. Смех мгновенно прекратился.</p> <p>-Вас бы, суки, живых в эту ванну...</p> <p>-Адвокат, я лишу вас слова...</p> <p>-Я кратко закончу. Иван, - она впервые обратилась к Котофеичу. Вспомни Светлану. Хорошо, что ее здесь нет, да? - Плакала уже Леночка. Почему ты ее не удержал, когда она пошла в свой последний репортаж? Почему ты не пошел с нею?</p> <p>Ивану стало трудно дышать, перед глазами замаячили красные круги, усиливающиеся в такт гулким ударам сердца. В первом ряду на свободном месте сидела Светлана, и с укоризною смотрела на него, как на напроказившего ребенка. У нее всегда был такой взгляд. Она встала и подошла к нему ближе. Охранники почему-то не обращали на нее внимание. </p> <p>-Здесь не твое место, Иван, - сказала она и протянула ему руку. - Ты ждал меня? Так пойдем же!</p> <p>Он попытался приподняться, но ноги не слушались его. В ушах бухал колокольный перезвон пульсирующей крови, и сердце трепыхалось, словно пойманный в силок перепел.</p> <p>-Ты сможешь, я знаю. Быстрее, а то будет поздно.</p> <p>-Да, - он понял, что умирает, - я... я готов. В сердце кольнуло иголкой, или скорее спицей. Когда боль стала невыносимой, он судорожно схватился рукой за грудь, оторвал медали, но все же встал на ноги, чтоб сразу упасть замертво. Последнее, что он слышал, был голос Светланы: "Ты смог". Он хотел громко крикнуть в ответ, но его губы едва пошевелились.</p> <p>-Куда собрался? - Охранник спросил у вскочившего деда. - Свобода тебе не светит, - он положил Тимофеичу руку на плечо, но усилия не потребовалось. Дед упал на пол и пустил слюну изо рта.</p> <p>-Эй... Слышь, - он обратился к сослуживцу, - деду-то хана...</p> <p>А в начинающем зале суда стайка репортеров кружилась вокруг молодого адвоката. Один корреспондент, видимо умнее других спросил:</p> <p>-Ведь это лучшее, что могло с ним случиться, да? А он встал, будто кого-то увидел?</p> <p>-Я знаю, - сказала Лена. - Он увидел конец своего пути.</p> <p>-От вас всем досталось. И все, кроме прокурора, довольны! - Сказал Витек, оставшись наедине с адвокатом. Приведен Вами в исполнение приговор, и против меня ничего нет. Далеко пойдете, - в его голосе чувствовалось восхищение. - А этот старый жид-обвинитель... мдаа... похоже за ним приехала скорая. Наши отношения давно стали натянутые. Жадность, жадность, Леночка, губит всех. Кретин вздумал завести на меня дело. Все оттягивал. До самого конца, - он хохотнул. - Хотите возьму Вас на работу? Я уволю поверенного, работающего на меня уже лет пять. Все равно дурак.</p> <p>-На меня столько свалилось в последнее время, - она устало покачала головой, - можно подумать пару дней? - Теперь она поняла, что видимая глупость парня была просто маской. - Я вам перезвоню, - сказала она при выходе из здания, и звук ее каблуков какое-то время сопровождал силуэт в окне.</p> <p>-Пойми теперь этих женщин, - глубокомысленно рассудил новый русский.</p> <p>Подъехала карета скорой помощи и минут через пять вынесли одни носилки с прикрытым телом, на других корчился прокурор.</p> <p>-Скажите, его растворят в кислоте? - Витек спросил у одного из санитаров. Тот тупо на него вылупился, затем просиял:</p> <p>-Его? - Он пальцем показал на задыхающегося прокурора.</p> <p>Через секунду дошло и до Витька. Он ржал до коликов в животе, затем вышел на улицу и подошел к своему джипу. Пока он был в суде, с него открутили зеркало. Мудилкины дети. Но все равно день выдался удачный.</p> <p> </p> <p>Эпилог.</p> <p>Иван сидел на земле, обхватив голову руками. Он понимал, что это продолжение сна, видимого каждую ночь все эти пятьдесят пять лет. Он недосмотрел его утром, в тюрьме, а на суде к нему явилась Светлана и он умер. Потрясающе. Значит, жизнь после смерти все-таки есть. Котофеич побоялся открыть глаза и еще глубже погрузился в собственные мысли. "Почему я не сказал ей, что ее люблю... Почему отпустил ее?.. Переживаемое тысячами раз горе пудовым грузом опустилось на него. Но тут случилось что-то не так. И когда рука хирурга легла ему на плечо, он сказал:</p> <p>-Отойди от меня, гнида. Я терпел это полвека, и бог знает, сколько терпеть еще. Этот труп - только очередная галочка против твоей фамилии в списке у начальства, сейчас ты изобразишь легкое участие, и тебе плевать на то, что 55 лет моей следующей жизни превратятся в ад. Уйди, я тебя прошу... не в силах дышать, он разорвал гимнастерку и схватился рукой за грудь.</p> <p>-Не хочешь, так уйду, - голос принадлежал Светлане. - Где ты успел так нализаться?</p> <p>-Значит, я точно умер, - пробормотал Иван.</p> <p>Он почувствовал, как что-то мягкое и душистое на миг обволокло его лицо. Ее волосы. Котофеич открыл глаза и увидел Светлану. Красивый, высокий лоб девушки украшала полоска бинта, но взгляд милых глаз по-прежнему оставался насмешливо-добрым.</p> <p>-Ваня, это же я. Прости, я сначала немножко не поняла. Думала, ты свихнулся от беспокойства.</p> <p>-Да нет, мертвый я...</p> <p>Девушка изумленно вытаращилась. Она ощупала ему голову, тело, плечи.</p> <p>-И много лет пролежал в земле, - она рассмеялась.</p> <p>Иван несколько раз глубоко вздохнул. На дубу, росшему неподалеку, нагло закаркала ворона.</p> <p>-Ах ты, тварь. - Он взял камень и с силой швырнул его в птицу. Здоровенный гарбич, с треском сломав по пути несколько веток, если не попал, то уж зацепил негодницу точно.</p> <p>-Тебя тоже контузило? Или ты просто дурканулся?</p> <p>-Пойдем... Пойдем со мной.</p> <p>Он схватил ее за руку и потащил в сторону заросшего камышом оврага недалеко от Царицы. </p> <p>Оглядевшись вокруг и никого не увидев, он заорал во все горло:</p> <p>-Мваааа...</p> <p>Светлана вздрогнула, но молча дослушала вопль и десятикратное эхо. Когда он повернулся к ней лицом, она снова увидела прежнего Ивана, только его волосы, выбивающиеся из-под пилотки, стали белыми. Он осторожно привлек девушку к себе, и они присели на подмерзающую траву.</p> <p>-Мне тебе так много нужно рассказать.</p> <p>Светлана слушала и бледнела с каждой минутой. Она по-новому узнавала сидящего перед ней человека. Ей было наплевать на смерть Сталина в 53 году, на оттепель и застой, перестройку и демократию. Что на приборе, похожем на большой осциллограф, можно круглые сутки смотреть секс, и за это никто не посадит лет на десять, что людей стравливают за деньги, как собак, производятся съедобные трусики, и зашивается невинность. Его голос звучал ровно и твердо, и она поняла - он там был.</p> <p>-Милый, - она перебила его, заплакав. - За этот час, когда меня откачивали нашатыркой и перевязывали, ты провел в аду пятьдесят пять лет. Прости, прости меня... Почему тогда я тебя не послушалась?</p> <p>-Но ведь тебя застрелил пятый фашист. У меня винтовка сделала осечку.</p> <p>-Он с метра выстрелил мне в лицо, и пуля просвистела здесь, - она показала пальчиком на прореху в ее густых волосах. Будто кто-то выстриг ножницами. - Я почти отключилась, когда ты разнес ему башку. Осечки, по-моему, не было. Ты бил как на стрельбище. Ты лучший...</p> <p>Внезапно Ивану стало плохо. Он вспомнил, как перед смертью его рука судорожно сорвала юбилейную медаль и зажала ее в руке. Он и сейчас ощущал холодок металла в ладони. Да, так оно и было. В руке была медаль к 50-летию Сталинградской битвы. Он сидел на кладбище и разговаривал с истлевшим трупом.</p> <p>-Занятная вещица. Еще царская?</p> <p>Очнувшись, он увидел в своей руке царский серебряный рубль на веревочке, подаренный матерью на счастье перед отправкой на фронт. Двуглавый орел с короной нахально показывал ему целых два языка. И перед ним сидела живая девушка.</p> <p>-Можно тебя.. - он неловко протянул руки. Она сама устремилась к нему в объятия.</p> <p>-А правда, что там, у Вас, - она подчеркнула это слово, - бездомные едят котов, девушки отдаются по-французски за бутылку водки и партии большевиков кранты?</p> <p>-Давай не будем об этом. - Сердце переполняла радость, ему хотелось молотить всякий милый вздор, но не говорить о политике.</p> <p>Услышанное ей не могла быть неправдой. Она ясно осознала, что была действительно убита - в том ли сорок втором году или пару часов назад. Страшной мукой, длинной в полвека, заплатил сидящий перед ней человек, чтобы вернуть ее к жизни. Она зарыдала у него на груди. Он с наслаждением вдыхал ее запах, родной и близкий, и по небритым щекам сержанта потекли скупые слезы. Всей своей жизнью он изменил судьбу и победил смерть. За это счастье он заплатил страшную цену, но уже ненужные ему старые воспоминания с каждой секундой стирались, словно большим ластиком. Она была его, и он был ее, и начихать на эту войну.</p> <p>-Знаешь, я столько раз хотел тебе это сказать... - он немного приподнял ее голову и посмотрел в ее глаза.</p> <p>-Не надо... - она приложила пальчик к его губам. - Я это давно услышала.</p> <hr size=1 width=100% noshade><ul><li><a href="../index.html%3Faction=showroom&forum=discuss.noo&room=nevyskazannye.html">Обсуждение материала</a></li> <li><a href="../index.html%3FMain%252FRealitySynthesis%252FLithium%252Fnevyskazannye.html">Материал на сайте</a></li></ul> <hr size=1 width=100% noshade>
НЕВЫСКАЗАННЫЕ СЛОВА Годовщине победы под Сталинградом посвящается Alex Rock [AlexRock1@yahoo.com] {<font><b><i>!!! Рассказ содержит ненормативную лексику</i></b></font>} Глава 1. Голова трещала нещадно, а шум проезжающих мимо троллейбусов и рев грузовиков вызывали тошноту и желание выплеснуть на пол всю мерзость, бултыхающуюся в желудке. На фоне жесточайшего похмелья остальные болячки чуть отступили, но ломота в печени, паху и совсем ненужная боль в заднице не обещали хорошего начала дня, и содержимое карманов тоже не располагало к утреннему оптимизму. В "доме", где он жил, кофе по утрам не подавали. Но что на первый взгляд было странно - геморрой, его нетленный уголек в жопе, беспокоил обычно ненадолго после оправки, но последний раз он справлял нужду дня два назад. Иван посмотрел на храпящего в обнимку с Жанкой Максима. Эта сволочь даже в обколотом виде ухитрялась улыбаться своим снам, будто глумясь над окружающими. Котофеевич со злости пнул наркомана в пах своим дырявым кедом, но тот и не пошелохнулся. "Ничего, проснется и запоет", - позлорадствовал Иван. Так, бывает, выпьешь лишку - полезай на шишку. В насмешку на полу лениво перекатывалась бутылка "Царицынской", и Котофеич поднял ее, надеясь выдоить хоть каплю. Но вместо ожидаемого из горлышка запаха водки, в нос ударил аромат собственного дерьма. Захотелося напитку - сунут в задницу бутылку. Такого с ним пока не проделывали. Он оглянулся на спящую парочку. Им явно было неплохо. Не зная уж как им досадить, но просто помочился на них. Впрочем - не так все и плохо, а для бомжа лучше и не придумать. У Ивана Тимофеевича Денисова была крыша над головой, хоть и подвала, тепло и водопровод круглый год, замок на подвальной решетке от непрошеных гостей и пара жильцев - "торчков" с хорошим чувством юмора. Жилая площадь превосходила его бывшую четырехкомнатную на улице Мира, а пронизывающие подвал трубы канализации своим видом и гудением оживляли детскую мечту стать космонавтом или моряком. Постоянная чесотка от обитающих в лобке паразитов не донимала так, как раньше, просто небольшой эффект присутствия. У него не было вшей до своих уважаемых "соседей", но эти выродки любили поразвлечься во время его пьяного отруба. Народ за десять лет перестройки окончательно потерял совесть. Сомнительно, что он смог бы их прогнать. Когда тебе семьдесят пять, сила не на твоей стороне, да и относишься к молодежи относишься как к собственным детям. Не все, конечно, дети спрашивают: "Папа, позволь почесать твой гудок, как нажрешься", - но эти хоть пузырек приносят и харчами подсобят. Если одной ногой на том свете, нужно оставить любое приятное воспоминание о себе. У самого Ивана воспоминаний осталось немного - один висящий в укромном углу праздничный пиджак с наградами. Всего с двумя - "За Отвагу" и юбилейная "За оборону Сталинграда". 9 Мая каждого года он его одевал поверх грязных штанов и кедов и ехал на Мамаев Курган поесть и попить бесплатно, иногда получить цветы в подарок и просто побыть человеком. Раз в год поделиться о пережитом с однополчанами, до сих пор не ведающих в каком он стал скотском состоянии, сколько ему приходится выливать на себя дешевого "Шипра", дабы окружающие не задохнулись от жуткой вони его грязных брюк и исподнего. 55 лет назад он мог много раз за день отдать концы, но сейчас хозяева жизни ему даруют не более пустой пивной бутылки. За сутки их выходило не более тридцати, но это в праздники и на набережной. А на пять бутылок в день даже бомжу протянуть тяжко. Полбулки хлеба и ни хрена больше. Самая дешевая водочка тянет на все семнадцать. Спасибо Максим иногда выручает, да перед домом помойка есть. Когда живот от голода прилипает к спине, приходится харчеваться там. Однажды ободранный, грязный, и голодный, как сам дед, кот, не захотел делиться недоеденной консервой "Вискаса" и с неописуемой злобой куснул полезшего в отбросы бомжа, Тимофеевич, недолго думая, пристукнул негодяя, и сварил в подвале суп из вонючей, помоечной кошатины и остатков обеда бедного животного. Так он стал Котофеичем. Казнь и свежевание несчастного случайно подглядела бедная старушонка, кормящая голубей, и при виде такого изуверства ее стукнул паралич. С тех пор бабки, пасущие во дворе своих любимцев, при виде Котофеича, хватались за кирпичи и подобострастно прижимали братьев своих меньших к собственной морщинистой груди, и все же деду повезло стянуть моську, похожую мордой и характером на свою хозяйку старуху, и пушистого пуделя у маленькой девочки, тут же свернув ему шею. Через неделю спятившую девочку отправили в психбольницу, куда каждый месяц, уступая ее настоятельным просьбам, мама приносила ей маленького щеночка. Девочка сначала играла с ними, потом душила, как Котофеич, и впоследствии щенки стали плюшевыми. Разгневанный папа, услышав полубезнадежный приговор врачей, надыбал канистру бензина, выследил бомжа, и долго с понятной целью гонялся по двору за дедом, загнав все-таки его в подвал. Он огрел "преступника" баком по башке, облил бензином, и медленно, желая продлить удовольствие, потянулся за зажигалкой, но тут Максим, заплакав от горя возможной утраты, бухнулся ему со слезами в ноги, и Жанна сбегала куда-то и вернулась с праздничным пиджаком Ивана. Когда до едва владеющего собой от ненависти отца дошло, что этот старый выблядок и уебище защищал Сталинград, то просто заплакал от бессилия. Дед был прощен и спасен, но вид имел жалкий. От него исходили миазмы немытого бесплатного туалета на автозаправке, по бороде стекал бензин, смывая умирающих вшей, а большое родимое пятно на левой щеке набухло и покраснело. Кеды без шнурков с торчащими наружу пальцами хлюпали, оставляя следы, но из глаз текли слезы благодарности. Котофеич всегда вспоминал этот случай, когда ему хотелось убить этих подонков, в очередной раз надругавшихся над ним. Он умел прощать всех, но только не "новых русских". Окружающие его люди боролись за выживание, а эти скоты не знали куда девать деньги. Иногда в оправдание он себе внушал, что не просто доживает последние годы, а хочет спасти мир хоть от одного гада. Со временем мысль прочно обосновалась в его голове, и сладкие грезы мести стали искать выхода. Пять лет назад он был вполне "нормальным" человеком в глазах общества. Одинокий человек с четырехкомнатной квартирой в центре города, со стабильной пенсией мог позволить себе многое, но решил тогда Тимофеевич перед смертью разбогатеть. Заложил он свою хату, и отнес деньги в МММ, а сам снял крохотную комнатушку у одинокой бабки. По его расчетам, через полтора года денег хватило бы на жилье в Германии. По прошествии нескольких месяцев вклад его удвоился, и он уже предвкушал шикарную машину и кругосветные круизы, солидную одежду и лекарства от "Enrich", радуясь, что золотую осень своей жизни он проживет как белый человек, но нежданно-негаданно тройной мужской сортир накрылся жирной мандой. Бабка вышвырнула его на улицу, а на остатки денег Иван пошел в загул. По мере уменьшения его благосостояния и спуска вниз по социальной лестнице прежние его друзья и знакомые отворачивались от него, и им на смену приходили не менее достойные личности - дети инвалиды, умственно отсталые и алкаши. В один прекрасный денег последние сбережения кончились и ему пришлось просить подаяние у входа в Центральный универмаг. Сейчас же возникли местные бомжи и отлупили его как следует. Но горше всех побоев было ощущение себя одним из таких же опустившихся людей. В окнах его бывшей квартиры по вечерам так мило горел свет, из - под своей входной двери, куда он приходил иногда поплакать, доносились вкусные запахи и детские голоса, но дом, в котором он прожил более двадцати лет, становился ему чужим. Теперь у него нет никого и ничего. Только картонки на привокзальной площади и подвалы. За подвалы шли яростные драки, заканчивающие поножовщиной, и матерящимися милиционерами, собирающими по утрам трупы. Но потом Иван вспомнил о таком вкусненьком, уютном подвале в одном из старых домов на Красном, где раньше жил его знакомый. Тот уже давно переселился на кладбище, но ведь подвалы были, есть, и останутся. Дождавшись поздней ночи, и когда с лавочки ушла тусующаяся кодла малолеток-идиотов, коих хватает во всяком дворе и носящих, как он заметил, зимой и летом одни и те же дырявые кроссовки, и их не менее прекрасных спутниц, предпочитающих учебе и рукоделию минет за четвертак у усталой, грязой и вечно недовольной шоферни, Тимофеевич аккуратно вскрыл загнутой проволокой нехитрый замок на решетчатой двери, столкнул с краю лестницы вниз горы полусгнивших ящиков и мусора, повесил собственный замок, и спустившись вниз, воссоздал для маскировки у входа прежний беспорядок. Даже при свете спичек стало понятно - место свободно. Единственными жильцами были крысы да пауки. Здесь он дома. Днем он обшарил все близлежащие помойки, нашел их пригодными для пищи. Конкурентов не увидел и слава богу. И вообще, все бы ничего, но как-то днем он совершал обычный обход парка и собирал бутылки, но тут стало ему плохо. Просто у него устало сердце. Оно словно просило его: "Дай, пожалуйста, передохнуть. Хоть на часок, я так устало". Деревья закружились перед Иваном, и он упал замертво. Какая-то сердобольная мамаша с толстым пацаненком заботливо отстранила отпрыска от лежащей кучи тряпья: -Это кака... Бомж дохлый... Вот заразишься и... Дальше у ней слов не нашлось, вероятно из-за богатства ее речи и избытка интеллекта. Сколько Котофеич провалялся, неизвестно. Но парочка наркоманов, гуляющая неподалеку, потехи ради привела старика в чувство. -Давай дружить, старик, - сказал Максим хихикая, и ему вторила подружка. Они кое-как дотащили деда до подвала, и отпоили водкой. -Теперь мы семья, диду,- Котофеича злило, что тот всегда ржал. Но он-таки задался вопросом - почему жалкое отребье ему помогло, а почтенная мать семейства охотно добила бы его кирпичом. -Куда ж от вас денешься,- проворчал старик. На том и поладили. Глава 2. Прохладный, свежий ветер мягко, но упрямо доносил осеннюю свежесть на смену дикой жаре, и первые пожелтевшие листочки посыпались на землю, устлав ее пестрым ковром, а ночные заморозки настоятельно требовали искать другое место для ночлега, нежели траву или картонный ящик. Обитатели парка на набережной старались отогреваться за день, но тепла хватало не на долго - с наступлением ночи одни, ложась спать, натягивали несколько картонок на свое изможденное тело, другие втискивались под стоящие на сваях вагончики строителей, третьи занимали очередь в благотворительную ночлежку. Некоторые просились переночевать в местной церквушке, но попы отказывали, предлагая уповать на господа нашего, что вызывало лишь брань и новые слезы. Отчаявшиеся отбирали последнее у своих товарищей по несчастью и бежали за водкой к ближайшему ларьку - их пробуждение наутро будет очередным продолжением кошмара. Изредка приезжали богатые господа, предлагающие работу за гроши, впоследствии испаряющиеся вместе с нанятыми людьми черт знает куда. Котофеич справлял третий месяц Новой Жизни по Новому Завету и хотел хоть как то поднять свое благосостояние, в очередной раз не утерпел и дал уговорить себя здоровому лысому дяде, представившемуся как Витек. Десятку за ночь - это неплохо. Шлюхи и те получают двадцать пять, но они обычно помоложе и работают известно чем. А здесь - огород перекопать. Это можно. Без лишних слов Иван забрался в "Чероки", чувствуя себя куском дерьма на велюровой обивке сидений. Джип доставил его за город, куда-то под Гумрак, и остановился возле внушительного на вид коттеджа. Вокруг стояли роскошные иномарки, пугая деда разноголосицей своих стереосистем, возле них ошивались громилы в цепях, приветствовавшие Витька радостным хохотом. -Эх, б..., кого ты привез... -Да, совсем герой, как наш город... -Ты забьешь на х..., сопляка. Ща ты ему вставишь. Котофеичу стало слегка не по себе, когда пара ребят, молчавших, и рангом пониже не побрезговали взять его под руки, и не морща нос, повести в дом. Дальше все случилось быстро - его спустили в хорошо освещенный подвал и сбросили в очень широкую яму, обитую красной кожей. Сверху ярко горел свет и доносились радостные крики; подняв глаза, Котофеич подумал, что он находится на арене цирка, а вокруг сидит толпа ликующих зрителей. Были и "крутые", и интеллигентно одетые господа, и их телки, разряженные как светские дамы в фильмах. Напортив стоял небрежно одетый паренек, явно из того же сословия, что и Котофеич, лет пятнадцати. Оба непонимающе смотрели друг на друга, но до старика стало доходить понемногу. -Я приехал двор убирать... Эй... Эй...- он замахал руками, прося внимания. Зрители ответили взрывом хохота. -Мы будем от тебя двор убирать! - Заржал Витек, - дать им оружие! Сверху кинули обоим столовые ножи и вилки. -Отсюда выйдет один из вас. Ничья не считается. Вы все бля..., поняли? Последняя ставка - полтора к одному на пиздюка. Начали! Раздумывать было некогда. Котофеич взял в левую руку нож, и выставил его, как щит, лезвием вперед. Вилку он держал у правого бока, готовя разящий удар. На мгновение он вспомнил свою квартиру и прежнюю жизнь и чуть было не поплатился - паренек с завидной скоростью чиркнул ножом у горла деда. Зрители ахнули, но пацан не рассчитал на пару сантиметров. Иван умудрился-таки на излете руки зацепить ее ножом. Толпа завопила от восторга. -Дед! Ты воевал! Устрой ему Сталинград! Это магическое слово будто вдохнуло новую жизнь в жилы деда. На секунду он вспомнил первого убитого фашиста, его звериный оскал и судороги умирающего тела на штыке. Паренек атаковал вилкой, целя Котофеичу в глаза. Дед вовремя защитился ножом, попав ему лезвием по ладони. Пацан отпрыгнул, зажимая левую руку. Толпа замерла. -Давай, добей его! Котофеич смущенно улыбнулся и сказал: -Все. Я победил. Он подошел к пареньку и дал ему руку. -Дед, дурак, не подходи... Его противник резко пнул деда ногой в пах, и когда тот согнулся, ударил затупленным лезвием столового ножа в спину. Стало ясно, зачем участникам понадобились столовые ножи и вилки. С настоящими ножами все кончилось бы слишком быстро. Котофеич заскулил и отпрыгнул к стене настолько резво, насколько позволял возраст, вытягивая вперед свои орудия убийства для обороны. До него, наконец, дошло, что он сдохнет, как собака, если не будет драться до последнего. Боль в спине отступила, когда к Ивану пришла ярость, как на немца, убившего... Но думать больше некогда. Злость и адреналин вдохнули на несколько минут молодость в это никчемное, полудохлое тело. Перед ним стоял просто пиздюк-беспризорник, а он был сержант, прошедший до Берлина. И бросившегося в безрассудную атаку мальца ждал удар ботинка в колено. Он отпрыгнул на здоровой ноге, но недалеко - Иван наклонил корпус вперед и бросился на паренька, якобы пытаясь ударить головой. Противник отступил еще, но недостаточно быстро - бывший воин, не поднимая тело, прыгнул вперед, держа на вытянутых руках вилку и нож и упав на брюхо. Было больно, но пацану было еще больнее - в его животе торчала вилка. Публика чуть не рехнулась от восторга. -Кончай его, кончай, еб... твой рот! Мальчик, которому по возрасту следовало учиться в восьмом классе, стремительно прощался с жизнью - сидящий на нем старик перепиливал ему горло тупым ножом, ковыряя им хрящи и сухожилия, кромсая вены. Скоро все кончилось. -Кидайте деду веревку. Котофеич, тяжело дыша, бросил окровавленные вилку и нож и вцепился за канат, но поднялся на метр и стал сползать. Сил не оставалось. Витек орал не него: -Шевелись, скотина, давай, давай... Вот тебе деньги! - Он махал стольником, стоя на краю ямы. Котофеич еще чуть подтянулся и грохнулся на пол арены. И судьба преподнесла ему еще испытание: возле самого уха раздались грозные рычание и лай. Дед проворно вскочил и вовремя - в метре от него стоял бультерьер и смотрел на него красными поросячьими глазками. Без всякого разбега, собака прыгнула деду в грудь, но получила удар рукой в живот и отлетела в сторону. Иван быстро поднял вилку, и на второй такой же бросок ответил ударом в брюхо. Зубцы полностью вонзились в тело. Собака взвизгнула и так и осталась лежать на полу, дергая лапами. Спустили, наконец, садовую лестницу. Со всех сторон спятившие от шоу зрители предлагали Витьку заключить с дедом контракт. Тот торжественно вручил ему две сотни. -Дед, мы с тобой обогатимся... Слышь, как тебя зовут? -Иван... Я подумаю... Отвези меня обратно. -Вань... Оставайся у меня... Мы тебе бабку найдем...- он глупо хохотнул. Котофеич еле отмазался. И под утро, сидя в любимом парке на лавочке, любуясь Волгой, в кои то веки сытый, попивая холодное "Сталинградское", он понял, что лучше ничего нет на свете, чем быть с полным брюхом, пьяным и довольным хоть на пять минут. Нет ничего красивее родной реки и белых трамвайчиков, стремительных "Ракет" и ухоженных деревьев, обстриженных под большие зеленые шары. Но крови больше не будет. А довольные ее видом новые хозяева жизни, их звериная радость и свинячий восторг - что ж, придется пока стерпеть. Всему свое время. За свою жизнь он осушил не одну сотню литров, но его ладони не тряслись никогда. Он полз всю войну на брюхе, но никогда не поднял руки вверх. Не сдастся он и сейчас. Из утренних разговоров он узнал о Витьке чуть побольше. На глаза ему лучше не попадаться. И вообще не мешает поискать жилье. Он поднялся и с недопитой бутылкой поехал троллейбусом на Красный - к таким, как он, контроллеры не пристают. Глава 3. Марина была девушкой с претензиями - крутость из нее так и лезла. Каждый раз, после бурно проведенной ночи, она не хотела ехать домой на такси, а требовала возить ее лично. И сейчас она, не получив обещанной ранее норковой шубки, надула губки и прикрыла свитером ноги, хотя обычно так не делала. Витька это злило. -Зарой свои панты и не дуйся. Возомнила, мать твою, о себе. У тебя всего две ноги - и те разные. Она не реагировала и продолжала злиться. -Смотри на дорогу лучше. Ты сколько потратил вчера на жену? -Только не трогай мою жену, ладно? Таких, как ты я, за полтинник найду получше. Она взлохматила свои крашенные волосы и полуобернулась, но решила промолчать. Витек же всей своей массой откинулся в кресле машины. Оно жалобно затрещало. Марина побаивалась его мощи и физической силы, особенно когда он поворачивал огромную бритую голову и смотрел ей в глаза. Одной рукой он мог спокойно ее придушить. Сильно злить его не следовало. Набычившись, он сосредоточился на дороге. "Грандчероки" повернул с первой продольной на проспект Металлургов, и на второй передаче начал быстро преодолевать подъем, и тут Витек увидел какого-то дурня, стоящего посреди дороги, держащего в руке бутылку. "Какой-то пьяница, наверное". Он посигналил, но алкаш, одетый во все лучшее с помойки, не отступил не на шаг. И когда осталось метров пять, и сворачивать стало поздно, громила дернул за ручник, но полностью остановиться не успел. Бутылка полетела прямо в машину, и разбив ветровое стекло, угодила Марине в голову. В салоне сильно запахло горючим. Витек выдернул ключи и выскочил из "Чероки", едва он остановился. Метрах в трех от него на земле корчился бомж, он держался за бок, вопил и скреб ногами асфальт. Возле места происшествия остановилась "скорая". Пожилой усатый врач отправился в кабину джипа, посмотрел в окно и затем взглянул на Витька. Вид его был смущенный и по-детски немного виноватый. Витек подошел к машине сам, морщась от запаха, осмотрел салон. К заднему сидению прилипла густая, черная кровь и кусочки мозга вместе с костями. Тело Марины еще продолжало биться в судорогах, оно открывало рот и издавало странные звуки. Вся затылочная часть черепа вместе с его содержимым оказалась в салоне, хотя на лбу было просто красное пятно. Так какого хрена спереди все цело? -Ну и дерьмо...-размышлял Витек над головоломкой, но сильно огорчаться не стал. Она все равно ему надоела, а к виду крови он привык. Главное, у этого психа в бутылке оказался херовый бензин, и тачка не взорвалась. И хорошо, что сидения кожаные, джип постоит, конечно в минтовке, но потом отгонит его на мойку. Вот уж те скривят рожи... Он чуть не заржал в лицо подходящему к нему милиционеру. Глава 4. Двадцать девять - не возраст для юриста и для женщины. Елена Синицына смотрелась лет на пять моложе - маленькая брюнеточка с хорошей фигуркой и ослепительной улыбкой. Сзади ее еще долго будут путать с девочкой, и чего ей, по всеобщему мнению друзей, недостает, так это куклы и бантика в густых волосах. Она, немного хмурясь, расплачивалась за заказ в небольшой компьютерной фирме "Black Hand", где ей вручили компакт-диск, и она, перекинувшись парой слов с директором, отправилась домой, предвкушая удовольствие. Дел на сегодня было много - заехать в контору для встречи с клиентом, обойти рынок и выкроить пару часов перед сном на просмотр киноархива бабки - вернее не бабки, а ее сестры. Она погибла под Сталинградом, когда ей было лет двадцать, работая кинорепортером, снимая и редактируя ролики о передовой для поднятия боевого духа солдат. Год назад Елене позволили забрать ленты из архива ФСБ, которые хранились, никем не просмотренные, уже 55 лет. Годы сказались на материалах - пленки коробились, рассыпались чуть ли не в руках, эмульсия и непонятная краска отслаивались и серым порошком покрывали дно коробок. В "Black Hand" офонарели, узнав, что возятся с едва ли не первым цветным материалом в стране и предложили продать эксклюзивное право на пленки за три штуки баксов, или заплатить столько же за реставрацию и оцифровку. "Разве это деньги",- усмехнулась Леночка, гладя CD. Полчаса видео - 45 тысяч кадров, а кое-где и со звуком. Фээсбэшники не потрудились восстановить бесценные материалы - и черт с ними. Лена прикинула, сколько можно на этом заработать, и розовые замки мешали ей сосредоточиться в разговоре с клиентом, которого чуть не пришил бомж. Забавно. По сути вопроса ей предстояло выступить в роли представителя интересов этого громилы, рассматривающего ее с нездоровым любопытством. Одутловатые, по-поросячьи маленькие глазки откровенно раздевали ее, пожирали взглядом так, что в ней поднималась ярость. "Успокойся. Это клиент. Он платит деньги и немалые". Но получалось с трудом. По ходу дела девушке становилось жалко старого бомжа, не завершившего начатое. На нем висело обвинение в предумышленном убийстве, нанесении физического и морального ущерба, ДТП и т. д. и т. п. -Короче так,- прогнусавил Витек, узнай, было ли у этого придурка жилье, и как оно уплыло от него. Можно ли получить его обратно. А я его сдыхаю. Я предъявлю иск на сто лимонов, а мать шлюхи - на двести. Она, тут, по ходу, стукнулась - за нее и двадцать пять штук много. Лена поняла, что двадцать пять штук - усредненная сумма автомомента на дороге в черте города. Ее передернуло, и дальше она слушала в пол-уха. Гонорар в пять миллионов ее не прельщал, зная какой работой ей придется заниматься. Она поднялась, давая понять об окончании аудиенции и она решила посмотреть на "героя" и отправилась в СИЗО. В комнате свиданий слышалась разноголосица - стук пишущей машинки и визг допотопного принтера за стеной, легкий гул голосов, а что еще она ожидала встретить в казенном доме? Здесь не тратились на мебель и краску, но решетка на окне выглядела внушительно. В этом помещении решилась не одна судьба и немытые стены словно впитали в себя мольбы о помощи, проклятия, рухнувшие надежды, отчаяние невинно осужденных. Наконец, двое милиционеров, морщась от отвращения, внесли, волоча под руки, упирающегося старика и матерящего их, как грузчик. Несмотря на жалость, Лена не смогла удержать от сравнения Ивана с помойкой. Бог знает, что проделывали с ним в камере и на допросах. Взглянув на его обветренное лицо, громадное родимое пятно на щеке, толстые морщинистые пальцы, она сравнила его с теперешней Россией, забитой, немощной, опутанной стальной паутиной Мафии и Правительства. Этот человек попытался бороться, чтобы выжить, но государственный механизм нынешней страны, отобравший у него все, теперь мог отнять самое дорогое - жизнь. В каком-нибудь захолустном Батайске, года через два, его приведут в темную комнату без окон, где горит висящая на проводе тусклая запыленная лампа, вывернут руки до затылка и нагнут над ванной с азотной кислотой. Зачитают, если он забыл, приговор и прострелят голову, а чтоб не изгадил пол - сразу опустят в раствор. Все растворится без остатка, откроют клапан и здравствуй... свобода ли? Небытие? А если от выстрела в голову умирают не сразу? Вряд ли кто может ответить на такой вопрос. Не в силах сдержаться от слез, Леночка быстро поднялась и упорхнула за дверь. -Бля... Хреново стало, - заржали бравые сержанты, - слышь, ты, падаль? - Они обратились к Котофеичу - ты воняешь так, что адвокат обделалась. Котофеич, занятый своими мыслями, их не слышал. Придя в свою квартиру и покормив сына, Леночка засела за компьютер, запустила MPEG-овский файл, устроилась поудобнее в кресле. Нервное напряжение дня потихоньку спадало, а события на экране монитора просто заставили забыть, что на дворе девяносто восьмой, а не сорок второй. Звука сначала не было, но картинка выглядела неплохо. На экране возникла вереница людей, зданий, образов, давно ставших историей. Канувшие в лету призраки прошлого великой страны. Елена не видела печальных лиц - солдаты, улыбаясь, шли в бой, браво маршируя. Перед ней был восставший из небытия, не разрушенный еще Сталинград, город-фантом, чье имя сейчас находилось едва ли не под запретом, от одного звука которого трепетал мир. Она знала, что практически первая, из живущих сейчас, побывала в прошлом, и заглянула в самое сердце мертвого, но непокоренного города. Давно не было этих улиц, домов и сквериков, но старые призраки оживали, и Елена понимала, что она здесь была. В своих снах она часто видела неизвестные ей места, и ей стало ясно, что сон не всегда бывает сном, а время не всегда течет вперед. Душа человека вечна, и душа города тоже. И непонятные слезы по утрам после таких снов, и странная тоска по чему - то неизвестному, неудерживаемуму в памяти, все время ускользающему, для девушки переставали быть загадкой. Программисты на совесть отработали свои деньги - качество цветной картинки было на уровне телевизионного. Кое-где появлялся звук - непонятные шумы тоненькой намагниченной проволоки обработали с 64-х кратной передискретизацией, и комнату наполнили возгласы людей из толпы, мелодия Варшавянки, топот сотен сапогов на старой набережной. Прекрасные, белоснежные улицы, не изгаженные ларьками, желтеющие, окутанные осенью деревья, речной трамвайчик, настырно гребущий колесами на ту сторону Волги, Елена словно почувствовала маленькой девочкой с плюшевым мишкой, которой что-то говорит мама, девочкой, бегущей прокатиться на руках у солдат. Вот бойцы на передовой, они курят пока еще сигареты, а не махорку, чисто выбритые, они с шутками роют окопы, нет ни крови, ни стрельбы, ни взрывов. Оператор часто акцентировал камеру на лица - бойцов ли, медсестер, ворчливых кухарок, крестящихся старушек, и одно лицо показалось Лене знакомым - она вернулась на несколько секунд назад, импортировала кадр в графический файл. Еще до запуска программы обработки фотоизображений по ее коже пробежали мурашки. Она знала, что увидит, но сомневалась до последнего момента и довела свою работу до конца, сделав картинку более резкой. Прейдя в полноэкранный режим, она не смогла удержаться от крика. Время неузнаваемо исказило черты лица, но не погасило холодный блеск голубых глаз, и не стерло родимое пятно на левой щеке. Глава 5. Сталинград, поздняя осень 1942г. Город горел. Тысячи пожаров - больших ли, мелких отравляли воздух, размягчали асфальт и не было живого места на улицах и стенах домов. Опасность носилась повсюду - то сокрушая плоть и бетон взрывом фугаса или бомбы, то маленькими фонтанчиками пыли на мостовой. Облик города растворялся в руинах и кровь смешивалась с водой реки. С неба, или из-под земли на Сталинград опустился ад, и смерть справляла свой кровавый пир, наполняя воздух запахом разложения и гнили. Мертвых не хоронил никто - и русские, и немцы плотнее прижимались к холодной земле, к стенам, к любому дереву, ко всему, что дает хотя бы видимость защиты. Царила страшная неразбериха - отдавалась куча противоречащих приказов, которые никто не выполнял, радиоэфир переполнился и ничего разобрать не было возможно - к матерным голосам советских офицеров примешивалась лающая немецкая речь и помехи. Люди, очумевшие от недостатка продовольствия и воды, без стеснения обирали трупы в поисках трофеев, и нередко слышались песни солдат, налакавшихся шнапса на голодный желудок. Хрупкое равновесие сил иногда нарушалось криками фанатиков-офицеров: "Вперед, за Сталина!" или "Хайль Гитлер!" Бойцы недобро усмехались: "Мабуть, еще сгинуло десяток мужичков". С жизнями людей никто не считался, к войскам эшелонами подходило едва обученное пополнение, и высокие командиры, решая сиюминутные тактические задачи, отдавали распоряжения и люди в считанные минуты покидали этот мир, всего час назад веря, любя и надеясь. Выживали или профессионалы или везунчики. Большая роль отводилась снайперам - они действовали с методичностью машин, отыскивая цели, вычисляя углы склонения и как бы между прочим отправляя в ад очередную душу. Каждый спец был на счету, а Иван Денисов был снайпером от бога. Нередко он не пользовался оптическим прицелом за ненадобностью - он с детства мог попасть белке в глаз из ТОЗовки, а с трехлинейкой он управлялся не хуже. Но сейчас его заботила только Светлана Семенова, корреспондент "Красной Звезды". Лейтенант, похоже, свихнулась совсем. Из двух киноаппаратов она громоздила непонятную дуру, и старалась объяснить ему, деревенской бестолочи, принцип ее работы. -Это же шаг в будущее! - Доказывала она. Ее пухленькие щечки окрасил легкий румянец, а зеленые, такие милые глаза блестели и улыбались. Полноватая для горожанки, в деревне она была бы первой красавицей. Пышный бюст ее грозил порвать гимнастерку журналистки, но талию Иван мог охватить двумя своими ладонями. И как она ухитрялась так выглядеть в этой грязи? Они сидели в комнате киномеханика полуразрушенного кинотеатра, и Иван иногда бросал взгляд в окно, но движения в пределах дальности прямого выстрела не наблюдалось. А самому торчать с винтовкой в окне не хотелось, так как мозги в голове вовсе не были лишними. -Еще в 1937 году Истмен Кодак придумал принцип цветного кино. Вот здесь, - показала она, - находится полупрозрачное зеркало, часть лучей отправляется на одну пленку, часть на другую. А тут, - она опять ткнула пальцем, стоят светофильтры, голубой и пурпурный для каждой пленки. Одна из них будет тонирована в желтый цвет, другая в зеленый. После проявки я наложу их кадр в кадр. -И картина будет размалевана бестолково, - заключил Иван. -Ух, - она устало вздохнула, - увидишь потом сам. Иди ты на фиг. Она приладила камеры на пистолетную рукоять со спуском. Махина весила немало. -Я засниму наши позиции со стороны неприятеля. А потом, - она мечтательно вздохнула, - я пошлю такую пленку товарищу Сталину. А? -Или твои мозги окажутся на улице... -А зачем тут ты, Ваня? - Ее рука легла ему на плечо. Ты же стреляешь, бывает, без оптики? У него участилось дыхание, и он положил небритую щеку ей на ладонь. Светлана легонько его поцеловала. -Медведь. Совсем зарос у себя в берлоге. - Она отстранилась, но подошла сзади и обняла его за плечи. Тело и мягкость ее груди вызывали дрожь в руках. Если так будет дальше, он стрелять не сможет. Он в десятый раз за день разбирал винтовку. -Вроде все работает... Но плохое предчувствие не проходило. Может потому, что она казалась особенно красивой в этот день. Как хотелось отвезти ее к себе домой после войны в Сохатку! Он мог добывать соболя, а она ему - рожать детей. Эти переживания отразились на его лице и что-то заблестело в уголках глаз. -Ты что...дурачок? - Ее глаза широко округлились. Она, возможно, и ожидала увидеть слезы, но порядка ради решила его поругать. Иван порывисто вскочил и сграбастал ее в объятия, но она не позволила долго ими наслаждаться. -Отставить, сержант,- она прошептала ему нежно. - Я вернусь. В городе относительное затишье. Ты ведь убьешь всех, кто косо на меня посмотрит? -Да. Я лучший стрелок в полку. Но я не господь бог... -Отпусти меня. Мне надо идти. -Подожди. Я хотел тебе сказать... - слова застряли в горле, словно ком. Бесчисленное число раз он хотел ей об этом сказать, но мужчина, ходивший с острогой на медведя, боялся слабой женщины. -Потом. - Лейтенант быстро чмокнула его в щеку и побежала к лестнице. - Смотри в оба. - Она последний раз обернулась и весело, вприпрыжку, спустилась вниз. Ее шаги стихли и он занял давно облюбованную щель в северной стене дома. Там была тень в любое время суток. Винтовка лежала под рукой, но никакой опасности он пока не видел, лишь кое-где шевелились умирающие в нейтральной полосе. Светлана короткими перебежками продвигалась по нашей территории, пользуясь любыми складками местности. Иван невольно любовался ее кошачьей грацией. Вдруг ему пришла в голову идея - он приладил прицел к оружию и прильнул к окуляру. Рука легла на спуск, дыхание замерло... Разбить ей камеру? Но выстрела не последовало, и шкодливая улыбка уступила место обеспокоенности. Тем временем Светлана распласталась на спине посреди пустыря, и повернувшись, помахала ему рукой, зная, что он за ней наблюдает, вытащила камеру из сумки, и приставив к лицу, стала медленно ее поворачивать, снимая панораму. Глава 6. Елена остановила просмотр и отправилась из спальни в зал, достала из шкафа бутылку "Сигрэмс", налила немного в бокал, и сделала таинственные пассы рукой, смакуя аромат элитного виски. Продолжение обещало быть интересным, по счетчику оставалось минут десять, не больше. Картинка шла со звуком, и каждый вздох оператора, шуршание одежды по земле, далекие разрывы, стоны и брань шевелящихся раненых смешивались в единый гул войны. Лене стало страшно, будто это она ползла под прицелом снайперов за непонятной целью - порадовать вождя жутким материалом в цвете. Она продолжала просмотр, вглядываясь в панораму из разрушенных зданий, истерзанных тел и горящей техники. С молчаливым укором на нее смотрели лица агонизируюших солдат и наступающая смерть неестественным образом изгибала тела в их последних страшных судорогах. Здесь умирали не как в кино, здесь забывали обо всем, кроме боли, заполнявшей остатки сознания и каждую клеточку тела. Но они умирали, чтобы жила она - Лена. Чтобы жили ее сын и все, кто ей дорог и кто ее окружает. На миг мелькнула мысль, что вместо этой комнаты с красивыми обоями и мебелью она могла влачить свои дни в каменной клетке с решетками на окнах, каменоломне или доме терпимости для немецких офицеров. На боли и мучениях других, совершенно незнакомых ей людей, она заработала свою простую обывательскую жизнь, все силы и способности потратив на саму себя, комфорт в жилье и сытую жратву. Она словно побывала в аду, в аду, страшнее увиденного, в аду собственной ненужности и беспомощности. И она ничем не могла помочь той женщине, когда перед ней выросли немецкие разведчики и раздался треск очередей. Но из пятерых лишь один дошел до Светланы, и безучастный "Киев", сотрясаясь, правдиво передал его яростное лицо, дергающийся "Шмайсер" в руках и треснувшую вдруг голову. Камера опрокинулась на землю, снимая пасмурное небо и опаздывающую перелетную птицу. Минут через пять возникло лицо Ивана, наклонившегося над Светланой. Звук пропал, но картина стала еще ужаснее. Лицо сержанта выражало то смех, то слезы, и глядевший на Лену человек медленно терял рассудок. Опасаясь за свой, она резко выдернула компьютер из сети, и виски оказалось очень кстати. А завтра предстоял ей суд. Глава 7. 55 лет каждую ночь Ивану снится один и тот же сон. Он повторял действительность, и Иван всегда знал, чем он закончится, но неумолимо, многие годы проходил этот тяжкий путь. Он был наготове, увидев пятерых гитлеровцев, и стрелял их, будто уток на охоте. Из четырех из них он вышиб мозги секунды за три, не более, но на пятом не сработала пружина досылателя винтовки. Он вручную дослал патрон и выстрелил, но за ту секунду, которую летела пуля, немец успел дать короткую очередь. Иван даже не увидел, как рухнул немец, он бросил оружие, и не обращая внимание на вражеские пули, сломя голову побежал на передовую. За ним, рассыпавшись в цепь и водя стволами автоматов, отправилось его отделение. Светлана была еще жива, и она улыбнулась ему, узнав. Он взял ее на руки, и как можно быстрее побежал в госпиталь. Из раны на груди липкой струей текла кровь и билось пока сердце, выталкивая кровь из тела. Бойцы, не сговариваясь, окружили их плотным кольцом, спасая от пуль. Иван успел передать возлюбленную дежурному врачу, но в комнату для операций его не пустили. Он уселся на землю, обхватив голову руками. Прошел час. Его легонько тряхнула чья-то ладонь и хмурое лицо хирурга выразило легкое сожаление. -Мне можно с ней попрощаться? -Да... Следуйте за мной, сержант. Ивана разбудила возня в камере и ему не пришлось смотреть до конца. Не пришлось обнимать, плача, еще теплое тело, говоря ей запоздалые слова любви, зная, что она их никогда не услышит. -Денисов...На выход!.. - Проорал надзиратель, и поднявшийся возле параши Котофеич отправился навстречу очередному жизненному сюрпризу. Глава 8. Муниципалитет не больно тратился на казенные дома и за ветхим фасадом здания городского суда скрывалось не менее убогое содержимое. Гнилая, покосившаяся мебель со стопками томов вместо ножек, молчаливо и безропотно ожидала скорейшей кончины, грозя обрушиться тоннами ненужной макулатуры на делопроизводительниц, чьи жирные задницы давно не помещались на стулья, между оконными рамами эти достойные дамы напоказ выставляли разлитые по баночкам вонючие щи, каждое утро непрерывно озираясь на них, в ожидании обеда. Для просителей и посетителей особых удобств не предусматривалось, к их услугам предназначались деревянные скамьи в узких коридорах, на их несчастные головы грозились опуститься пауки, вольготно чувствующие себя под потолком. Здесь не записывались в очередь, люди приходили, чтобы сидеть и ждать, и когда таяла последняя надежда, ожидание становилось привычкой. Человека очень легко посадить, но вытащить из тюрьмы в этой прекрасной стране весьма и весьма затруднительно. Но за некоторых людей никто не приходит просить и давать взятки, и такого рода дела заканчиваются быстро, потому что судьи находят выгодный компромисс между статьями Кодекса и финансовыми возможностями подсудимых. Вся страна и те же бомжи живут по законам рынка, и все мало-мальски влиятельные чиновники стараются делать бизнес, а закон и справедливость не ебут здесь ни кого. Котофеичу злобно завидовали многие СИЗОшники. Ему не светил долгий процесс и томительное ожидание приговора. Он отказался от адвоката, положившись, как он сказал, на справедливость судьи, чем вызвал немалое ее облегчение и даже улыбку. -Пора кончать, - сказал он себе, в наручниках отправляясь в зал. Леночка заняла свое привычное место, но боялась смотреть на Ивана. Того немного приодели, отмыли и две медали горделиво сияли на его пиджаке. Девушка горько усмехнулась, понимая неуклюжесть такой защиты, чтобы разжалобить судей, старых заслуг маловато. Котофеич смущенно провел ладонью по скамье подсудимых, взглянул с гневом на Витька и подозрительно на Елену. Еще пока он гражданин, но максимум через час он в лучшем случае станет падлой, а в худшем придется писать прошение о помиловании, которое ему никто не даст. Сначала выступил прокурор, предъявивший обвинение в убийстве при отягчающих обстоятельствах, покушении на убийство и нарушении общественного порядка. Когда Котофеич признал себя виновным по всем пунктам, немногочисленная публика в зале облегченно вздохнула. Она наполовину состояла из начинающих корреспондентов областных газет, наполовину из любителей острых ощущений и долбанутых бездельников, ловящих кайф от вынесения смертного приговора. -У него нет хаты. Не подберешься, - прошептал Витек, - оставь его, поняла? - Сказал он адвокату. Елена ни на что не реагировала. Она полностью ушла в себя, как всегда в минуту испытаний, и мозг заработал с лихорадочной скоростью. Обвинения Ивана об организации Виктором подпольных боев бомжей были встречены в зале взрывом дикого хохота, а когда он показал суду рубец на руке, какой-то придурок, претендующий на остроумие, крикнул ему с галерки: -Не переживай. Скоро твоей раной займутся. Патологоанатомы!.. Зал грохнул от смеха. Котофеич махнул рукой и сел. Из его глаз стекали слезы, почти не заметные на морщинистых щеках. Леночка собралась с духом, когда смолк зал, повинуясь колокольчику судьи. Маленькая девушка поднялась и ее черные глаза метали молнии и хрупкая фигурка почему-то вызывала страх. -Я начну с вашего позволения, - судья кивнула головой, - хотя и так тут все ясно. На этого человека стоит взглянуть. - Здесь публика и даже охранники обрадовано заелозили на стульях, ожидая продолжение спектакля. -Перед вами убийца. Он убил слабую, беспомощную женщину, и не ему судить, каким она способом зарабатывала себе на хлеб. Котофеич слушал эти жестокие, но справедливые слова, и каждое из них обжигало ему сердце. Он немым взглядом просил помощи у гневного адвоката и его голубые глаза встретились с ее черными и не увидели в них злобы, а какую-то горечь и отчасти сострадание. Да, такими, как он, пугают детей, он ходячий палисадник заразы, помоечник, котоубивец и прочее и прочее. Он выставлялся на потеху залу, ревевшему от восторга. Молодой репортер, что-то говоря, показывал на него пальцем молоденькой особе, неодобрительно фыркающей себе под нос, как кошка на дохлого таракана. Отставной полковник неотрывно читал "СПИДинфо", время от времени поднимая глаза от газеты, когда публика особенно заходилась от веселья. Несколько молодых, хорошо одетых парней с наглыми рожами, ржали, казалось уже без повода. Будь сейчас Ивану 25 лет, переломал бы кости молокососам. Он промаялся в СИЗО, одна половина обитателей которого блевала от отвращения при виде его, другая во что бы то ни стало хотела записаться к нему в проктологи. Теперь же молодая девушка тащит его сквозь строй прямо в камеру смертников. -Но если задаться вопросом - почему он стал этим пугалом? Ветеран войны, ветеран Сталинградской битвы, человек, штурмовавший Берлин, почетный изобретатель СССР, ударник труда, на что он в жизни заработал? МММ проглотил заложенную квартиру, фирма-страховщик вклада обанкротилась в тот же день, ни детей, ни родственников... -Да, - заметила она с сарказмом, - не нужно играть с государством в азартные игры. Он всю жизнь слушал, - покупайте облигации, сдавайте деньги в такой-то фонд и работайте, работайте, работайте... Сначала на Сталина, потом на Хрущева и Брежнева. И на склоне лет Мавроди и им подобные отобрали у него все. -Как все же изменилось общество - лет десять назад никто не прошел бы мимо голодного, бездомного человека. Зал, смущенный отповедью, начал потихоньку стихать, кроме нескольких молодых ублюдков, продолжающих ржать. Им, вероятно, было по фигу, что слушать. "Психопаты", - рассудила Леночка и продолжила: -Господин прокурор, полгода назад вы сообщали и найденном трупе молодого человека со страшной раной в области шеи? Теперь Вам уже не до смеха? Вы сказали тогда - еще одного бомжонка пришили. Скажите, Вы с ним в доле? - Она кивнула головой в сторону своего клиента. -Вы много себе позволяете, - старый еврей затрясшимися руками вскинул очки на огромном носу, и хотел продолжить, но остановить адвоката было невозможно. -Свиньи... Свиньи, вы хотите убить человека, сделавшего все, чтоб ваши рожи всегда лоснились и выглядели довольными. Чиновники-паразиты, выпившие из народа весь жир, нагулянный им за 75 лет и без того скотской жизни. Сделавшие из людей обезьян, мечтающих каждый день вернуться с дешевой работы, и сесть в своей крохотной клетке перед телевизором и нажраться до отключки за сериалами. По-вашему, он даже не заслуживает чести быть похороненным по-христиански, а замученного вами человека ждет теплая уютная ванна с кислотой. -Поплаваешь, скотина, - радостно донеслось из задних рядов. -Вот такие люди, - Лена театрально развернулась и жестом руки показала в сторону задних рядов, - должны бы занять его место. Смех мгновенно прекратился. -Вас бы, суки, живых в эту ванну... -Адвокат, я лишу вас слова... -Я кратко закончу. Иван, - она впервые обратилась к Котофеичу. Вспомни Светлану. Хорошо, что ее здесь нет, да? - Плакала уже Леночка. Почему ты ее не удержал, когда она пошла в свой последний репортаж? Почему ты не пошел с нею? Ивану стало трудно дышать, перед глазами замаячили красные круги, усиливающиеся в такт гулким ударам сердца. В первом ряду на свободном месте сидела Светлана, и с укоризною смотрела на него, как на напроказившего ребенка. У нее всегда был такой взгляд. Она встала и подошла к нему ближе. Охранники почему-то не обращали на нее внимание. -Здесь не твое место, Иван, - сказала она и протянула ему руку. - Ты ждал меня? Так пойдем же! Он попытался приподняться, но ноги не слушались его. В ушах бухал колокольный перезвон пульсирующей крови, и сердце трепыхалось, словно пойманный в силок перепел. -Ты сможешь, я знаю. Быстрее, а то будет поздно. -Да, - он понял, что умирает, - я... я готов. В сердце кольнуло иголкой, или скорее спицей. Когда боль стала невыносимой, он судорожно схватился рукой за грудь, оторвал медали, но все же встал на ноги, чтоб сразу упасть замертво. Последнее, что он слышал, был голос Светланы: "Ты смог". Он хотел громко крикнуть в ответ, но его губы едва пошевелились. -Куда собрался? - Охранник спросил у вскочившего деда. - Свобода тебе не светит, - он положил Тимофеичу руку на плечо, но усилия не потребовалось. Дед упал на пол и пустил слюну изо рта. -Эй... Слышь, - он обратился к сослуживцу, - деду-то хана... А в начинающем зале суда стайка репортеров кружилась вокруг молодого адвоката. Один корреспондент, видимо умнее других спросил: -Ведь это лучшее, что могло с ним случиться, да? А он встал, будто кого-то увидел? -Я знаю, - сказала Лена. - Он увидел конец своего пути. -От вас всем досталось. И все, кроме прокурора, довольны! - Сказал Витек, оставшись наедине с адвокатом. Приведен Вами в исполнение приговор, и против меня ничего нет. Далеко пойдете, - в его голосе чувствовалось восхищение. - А этот старый жид-обвинитель... мдаа... похоже за ним приехала скорая. Наши отношения давно стали натянутые. Жадность, жадность, Леночка, губит всех. Кретин вздумал завести на меня дело. Все оттягивал. До самого конца, - он хохотнул. - Хотите возьму Вас на работу? Я уволю поверенного, работающего на меня уже лет пять. Все равно дурак. -На меня столько свалилось в последнее время, - она устало покачала головой, - можно подумать пару дней? - Теперь она поняла, что видимая глупость парня была просто маской. - Я вам перезвоню, - сказала она при выходе из здания, и звук ее каблуков какое-то время сопровождал силуэт в окне. -Пойми теперь этих женщин, - глубокомысленно рассудил новый русский. Подъехала карета скорой помощи и минут через пять вынесли одни носилки с прикрытым телом, на других корчился прокурор. -Скажите, его растворят в кислоте? - Витек спросил у одного из санитаров. Тот тупо на него вылупился, затем просиял: -Его? - Он пальцем показал на задыхающегося прокурора. Через секунду дошло и до Витька. Он ржал до коликов в животе, затем вышел на улицу и подошел к своему джипу. Пока он был в суде, с него открутили зеркало. Мудилкины дети. Но все равно день выдался удачный. Эпилог. Иван сидел на земле, обхватив голову руками. Он понимал, что это продолжение сна, видимого каждую ночь все эти пятьдесят пять лет. Он недосмотрел его утром, в тюрьме, а на суде к нему явилась Светлана и он умер. Потрясающе. Значит, жизнь после смерти все-таки есть. Котофеич побоялся открыть глаза и еще глубже погрузился в собственные мысли. "Почему я не сказал ей, что ее люблю... Почему отпустил ее?.. Переживаемое тысячами раз горе пудовым грузом опустилось на него. Но тут случилось что-то не так. И когда рука хирурга легла ему на плечо, он сказал: -Отойди от меня, гнида. Я терпел это полвека, и бог знает, сколько терпеть еще. Этот труп - только очередная галочка против твоей фамилии в списке у начальства, сейчас ты изобразишь легкое участие, и тебе плевать на то, что 55 лет моей следующей жизни превратятся в ад. Уйди, я тебя прошу... не в силах дышать, он разорвал гимнастерку и схватился рукой за грудь. -Не хочешь, так уйду, - голос принадлежал Светлане. - Где ты успел так нализаться? -Значит, я точно умер, - пробормотал Иван. Он почувствовал, как что-то мягкое и душистое на миг обволокло его лицо. Ее волосы. Котофеич открыл глаза и увидел Светлану. Красивый, высокий лоб девушки украшала полоска бинта, но взгляд милых глаз по-прежнему оставался насмешливо-добрым. -Ваня, это же я. Прости, я сначала немножко не поняла. Думала, ты свихнулся от беспокойства. -Да нет, мертвый я... Девушка изумленно вытаращилась. Она ощупала ему голову, тело, плечи. -И много лет пролежал в земле, - она рассмеялась. Иван несколько раз глубоко вздохнул. На дубу, росшему неподалеку, нагло закаркала ворона. -Ах ты, тварь. - Он взял камень и с силой швырнул его в птицу. Здоровенный гарбич, с треском сломав по пути несколько веток, если не попал, то уж зацепил негодницу точно. -Тебя тоже контузило? Или ты просто дурканулся? -Пойдем... Пойдем со мной. Он схватил ее за руку и потащил в сторону заросшего камышом оврага недалеко от Царицы. Оглядевшись вокруг и никого не увидев, он заорал во все горло: -Мваааа... Светлана вздрогнула, но молча дослушала вопль и десятикратное эхо. Когда он повернулся к ней лицом, она снова увидела прежнего Ивана, только его волосы, выбивающиеся из-под пилотки, стали белыми. Он осторожно привлек девушку к себе, и они присели на подмерзающую траву. -Мне тебе так много нужно рассказать. Светлана слушала и бледнела с каждой минутой. Она по-новому узнавала сидящего перед ней человека. Ей было наплевать на смерть Сталина в 53 году, на оттепель и застой, перестройку и демократию. Что на приборе, похожем на большой осциллограф, можно круглые сутки смотреть секс, и за это никто не посадит лет на десять, что людей стравливают за деньги, как собак, производятся съедобные трусики, и зашивается невинность. Его голос звучал ровно и твердо, и она поняла - он там был. -Милый, - она перебила его, заплакав. - За этот час, когда меня откачивали нашатыркой и перевязывали, ты провел в аду пятьдесят пять лет. Прости, прости меня... Почему тогда я тебя не послушалась? -Но ведь тебя застрелил пятый фашист. У меня винтовка сделала осечку. -Он с метра выстрелил мне в лицо, и пуля просвистела здесь, - она показала пальчиком на прореху в ее густых волосах. Будто кто-то выстриг ножницами. - Я почти отключилась, когда ты разнес ему башку. Осечки, по-моему, не было. Ты бил как на стрельбище. Ты лучший... Внезапно Ивану стало плохо. Он вспомнил, как перед смертью его рука судорожно сорвала юбилейную медаль и зажала ее в руке. Он и сейчас ощущал холодок металла в ладони. Да, так оно и было. В руке была медаль к 50-летию Сталинградской битвы. Он сидел на кладбище и разговаривал с истлевшим трупом. -Занятная вещица. Еще царская? Очнувшись, он увидел в своей руке царский серебряный рубль на веревочке, подаренный матерью на счастье перед отправкой на фронт. Двуглавый орел с короной нахально показывал ему целых два языка. И перед ним сидела живая девушка. -Можно тебя.. - он неловко протянул руки. Она сама устремилась к нему в объятия. -А правда, что там, у Вас, - она подчеркнула это слово, - бездомные едят котов, девушки отдаются по-французски за бутылку водки и партии большевиков кранты? -Давай не будем об этом. - Сердце переполняла радость, ему хотелось молотить всякий милый вздор, но не говорить о политике. Услышанное ей не могла быть неправдой. Она ясно осознала, что была действительно убита - в том ли сорок втором году или пару часов назад. Страшной мукой, длинной в полвека, заплатил сидящий перед ней человек, чтобы вернуть ее к жизни. Она зарыдала у него на груди. Он с наслаждением вдыхал ее запах, родной и близкий, и по небритым щекам сержанта потекли скупые слезы. Всей своей жизнью он изменил судьбу и победил смерть. За это счастье он заплатил страшную цену, но уже ненужные ему старые воспоминания с каждой секундой стирались, словно большим ластиком. Она была его, и он был ее, и начихать на эту войну. -Знаешь, я столько раз хотел тебе это сказать... - он немного приподнял ее голову и посмотрел в ее глаза. -Не надо... - она приложила пальчик к его губам. - Я это давно услышала. ____________________________________ Обсуждение материала: /?action=showroom&forum=discuss.noo&room=nevyskazannye Материал на сайте: /?Main/RealitySynthesis/Lithium/nevyskazannye ____________________________________